–Да мало ли, чего он там хочет!– я рявкнул, уже не боясь разбудить деда Артёма. С этой псиной Катька стала реально упрямая, как с ней справляться теперь?– Послушай, ты больна, на улице холодно, тебе нельзя выходить…
–Не зли меня!– Катька взвизгнула совершенно чужим голосом, но удивиться я не успел. Она засветила мне кулаком в нос с какой-то недетской силой, как мне показалось тогда. В глазах мигнула луна за окном, нос переполнился этим железным запахом, какой бывает, когда его разобьёшь как следует. Я автоматически схватился за лицо, Катька вывернулась и бросилась к шкафу.
Кажется, рука тут же наполнилась кровью, я не видел – только чувствовал мокрое. Катька копалась в шкафу, доставая одежду. Движения у неё были совсем не сонные.
–Не зли меня!– прозвучало в моей голове.– Не надо меня злить. Не надо мне мешать.– Я узнал: не голос, нет – интонацию. Интонацию того мужика из сна.
Хлопнула дверь. Я оглянулся на прихожую: собаки не было. Следом хлопнула вторая дверь, уже на веранде.
–Катя, ты никуда не пойдёшь!– Я закрыл дверь комнаты и встал, заслонив её спиной. Моя трусливая часть всё ещё надеялась, что Катька просто бредит, что её можно уговорить…
Катька, уже одетая, подошла ко мне и встала напротив:
–Он ждёт меня. Он велел выходить, сказал, что подождёт на улице. Пусти!– …И голос был чужой. Совсем чужой, не Катькин. («Он разговаривает со мной…» «Он хочет…» «Тор хочет…») Эта тварь диктовала ей, что делать. Понимание пришло неумолимо. («Собака так хочет…» «Он не хочет купаться в тазу, хочет в реке…» «Ему нужно имя, без имени среди людей нельзя…» «Ему нравится «Тор…»)
Голова гудела и кружилась, и я не думал, что виной тому разбитый нос. Я сполз по двери и уселся на пол, подперев собой эту дверь. За окном в лунном свете качались деревья, их перекрывал силуэт Катьки, стоящей надо мной. Маленький, по-прежнему маленький, но по-взрослому страшный.
–Пусти. Не зли меня.– Она стояла вплотную ко мне, я чувствовал её жар, там температура, небось градусник лопнет, нельзя, нельзя, чёртов пёс…
Если бы у деда Артёма нашлось хоть какое-нибудь плохонькое ружьё, я бы в тот же миг выскочил на улицу пристрелить тварь. Чёрт её знает, что она делает сКатькой, что вообще происходит, но мне отчаянно хотелось, чтобы её больше не было. Когда реальность летит к чёртовой бабушке, а ты не можешь понять, снится тебе это или нет, потому что так не бывает, хочется выключить это всё, нажать на кнопку, проснуться, вернуть свою нормальную обычную жизнь.
–Заткнись!– я рявкнул так, что стёкла задребезжали.– Заткнись и марш в постель, а то получишь ремня!– Я резко встал – и перед глазами тут же забегали цветные пятна. Катькин силуэт отшатнулся, кажется, я и правда её напугал, а в горло мне вцепилась эта каменная рука.
Воздух вокруг из нормального стал сухим, я лёгкими почувствовал каждую пылинку вКатькиной комнате. Пылинки водили хороводы в горле, не давая вдохнуть, и шептали: «Собака, собака…»
Что-то больно толкнуло меня в спину, я шагнул, споткнулся оКатьку, о кресло – и полетел через него носом вперёд.
–Что за шум?– это вошёл дед Артём. В лунном свете поблёскивали ворсинки жуткого ковра, я клюнул его лицом, и уже не пылинки, а целый ком пыли врезался мне в горло. Сквозь приступ я слышал, как затопали в коридоре маленькие ноги, хлопнули двери – одна, другая… Почему дед стоит столбом?!
Я встал, опираясь на кресло, прошёл мимо деда Артёма в коридор: где этот ингалятор?! Дед выскочил за мной, он что-то быстро говорил, я не слушал – мне нужен был воздух. Дед суетился: взял сапог, отложил сапог, взял мой рюкзак (я там уже смотрел!), взял куртку, бросил куртку… Ингалятор он принёс мне с кухни, сунул в руки и побежал на улицу.
Несколько бесконечных секунд я восстанавливал дыхание. С улицы голосил дед Артём: «Катерина!»– наверное, все соседи слышали. И пусть. Пусть: может, кто выйдет… Продышавшись, я выскочил за ним.
* * *
Прохладно. Светло от луны и маленькой лампочки над крыльцом. За калиткой посреди пустой улицы дед Артём без куртки и в тапочках вертелся на месте как сломанная игрушка и вопил своё «Катерина!».
–Ты мне можешь объяснить, что произошло?!
Я себе-то ещё плохо объяснил. На деда Артёма хотелось вывалить всё: про голоса, собаку, про свои сны… Я тогда сказал просто:
–Бредит. В лес собралась. Я пойду, а вы оденьтесь и догоняйте. Позвоните моему отцу и ещё позовите кого-нибудь с ружьём…
Он кивнул и побежал к дому. А я побежал к лесу.
(«Ты знаешь, что деревья умеют играть?») Я-то думал – нет, я надеялся, что Катька бредила, а тогда всё сложилось в моей голове, только было непонятно, что с этим делать. УКатьки температура… Может, спасателей вызвать? Я отчего-то был уверен, что Катька с собакой в лесу не заблудится, этот будто знал, куда её ведёт, только непонятно, зачем это ему… Да, я малодушно боялся заблудиться сам, но всё-таки бежал в лес, на ходу набирая «112».
* * *
В лес я ворвался с разбегу, светя телефоном под ноги, нырнул, как в холодную воду, и затормозил лицом в паутину. Луч телефонного фонарика, такой маленький в этой темнотище, освещал старые листья под ногами и торчащий корень дерева, о который я чудом не споткнулся («…деревья умеют играть»). Нет ничего глупее, чем искать в лесу следы, особенно в таком, осеннем, где голой земли-то нет, всё усыпано листьями и старой хвоей. Деревья словно сомкнулись за моей спиной, скрыв последний лунный свет. Я посветил перед собой: рыжие стволы сосен, тёмные – лиственные, а за ними – непролазная темнота.
–Кать!– голос получился жалкий и тихий. Ещё я подумал, что она и не откликнется сейчас: она же хотела сюда, с собакой, с температурой… Да не она этого хотела! Чёртов пёс!
–Тор!..– хорошая попытка, глупая. Потренируюсь ещё – и можно будет подумать о цирковом училище. А не возьмут – стану стендапером… Пёс не будет отзываться мне, скорее наоборот: услышит и попытается завести Катьку ещё дальше…
Я молча пошёл наугад, прислушиваясь к каждому шороху. Наверху, где-то невыносимо высоко, шумели листья на ветру, под ногами шуршала старая хвоя. Я изо всех сил напрягал слух: Катька в своих резиновых сапогах топает как конь, они ей чуть велики, отсюда звук получается такой смешной, такой узнаваемый… Ну хоть веточка пусть хрустнет, мне казалось тогда, что я обязательно расслышу среди всех этих шумов, найду нужный, побегу к нему… Только ветер, только иголочки под ногами, мне они казались жуткой замогильной тишиной, и я всё равно завопил:
–Кать!
Тихо. Безобразно, чертовски тихо. Надо было идти, и я шёл, сам не понимая куда, надеясь на удачу и на Катькины шумные сапоги. Шёл, слушал, мне казалось, что я в вакууме, в стеклянном шаре, какие дарят на Новый год: потрясёшь – взметнутся крошки пенопласта, изображающие снег… Там, наверное, очень тихо – внутри такого вот шара. Я как будто был один в лесу. Уже с трудом верилось, что где-то, может, совсем рядом, бродит Катька, ведомая жутким псом.
