Перед Грегом, к которому она относилась как к брату, Мэдди
не пыталась скрыть раздражения.
– Та-ак... Меня увольняют?
Он, конечно, сказал это в шутку. Его рейтинг почти так же
высок, как и у нее. Но с Джеком ничего нельзя предугадать. Он способен
принимать неожиданные, на первый взгляд иррациональные решения, которые к тому
же не обсуждаются. Правда, Грега он любит, насколько ей известно.
– Да нет, ничего такого. – Мэдди быстро успокоилась. –
Он сказал первой леди, что я буду участвовать в работе ее Комитета по борьбе с
жестоким обращением с женщинами. И даже не спросил моего согласия.
– Мне казалось, тебе нравятся такие вещи.
– Речь не о том, Грег. Я не хочу, чтобы кто-то решал за
меня. Я взрослый человек.
– Ну, ему, наверное, показалось, что ты не будешь
против. Ты ведь знаешь, какие мы, мужики, толстокожие. Забываем пройти все
необходимые стадии между «А» и «Я», считаем, что многие вещи нам заранее
известны.
– А я этого терпеть не могу.
Однако оба прекрасно знали, что Джек очень часто принимает
за нее решения. И всегда объясняет это тем, что лучше знает, что ей нужно. Так
уж между ними повелось.
– Мне очень не хотелось тебе говорить, но он принял еще
одно волевое решение. Новости просочились с Олимпа как раз перед твоим
приходом.
Грег явно чувствовал себя не в своей тарелке.
Привлекательный африканец, худощавый и стройный, с небрежно-элегантными
манерами, он с детства мечтал стать танцором. Однако в конце концов оказался на
телевидении и нисколько не жалел об этом.
– Ты о чем? – встревожилась Мэдди.
– Он изъял целый раздел из нашей передачи –
политический комментарий в семь тридцать.
– Что?! Но почему?
– Он хочет, чтобы в семь тридцать звучало больше
экстренных новостей. Говорят, его решение основано на изучении рейтинга. Хочет,
чтобы мы попробовали строить программу по-новому.
– Но почему он не обсудил это с нами?
– А когда он говорил с нами о таких вещах? Тебе ли его
не знать, детка? Джек Хантер принимает решения самостоятельно, без консультаций
с королями эфира.
– Черт! – Мэдлен со злостью налила себе чашку кофе. –
Хорошенькое дело! Просто поразительно! Значит, теперь никаких комментариев? Но
это же глупо!
– Я тоже так думаю, но папе лучше знать. Речь шла и о том,
чтобы вернуть редакционный комментарий в пятичасовой передаче, если поступят
жалобы, но не сейчас.
– Господи! Неужели он не мог нас предупредить!
– Оставь. Он всегда так делает. Нам остается только это
проглотить. Мы ведь здесь работаем.
– Да... наверное, ты прав.
Некоторое время она еще кипела от возмущения, но потом с
головой погрузилась в работу. Они с Грегом обсуждали, у кого из
женщин-конгрессменок – список они уже составили – взять интервью в первую
очередь. Закончили почти в одиннадцать часов. Мэдди вышла за сандвичами и по
кое-каким делам. Вернулась в час дня и снова села за работу. B четыре она пошла
делать грим и прическу. Они встретились с Грегом, обсудили то, что удалось
отобрать за день. Пока не было ничего особенно интересного.
– Ну, ты уже намылила Джеку голову за нашу программу?
– Пока нет, но обязательно это сделаю.
В течение дня они с Джеком, как правило, не виделись, хотя
уезжали с работы вместе. Если только у него не было назначено на вечер
какое-нибудь мероприятие, на котором ей было не обязательно присутствовать.
Пятичасовой выпуск новостей прошел нормально. Потом они с
Грегом, как обычно, сидели и болтали в ожидании следующей программы, в семь
тридцать. В восемь они закончили. Появился Джек. Мэдди попрощалась с Грегом,
сняла микрофон, взяла сумочку и вышла. Сегодня вечером они обещали заглянуть на
вечеринку с коктейлями в Джорджтауне.
– Какого черта! Что ты сделал с нашей программой? –
спросила она в машине.
– Рейтинги показывают, что зрители от нее устали.
– Чепуха! Она им очень нравится.
– Мы услышали совсем другое.
– Почему ты мне утром не сказал ни слова?
– Тогда еще не все было окончательно решено.
– Ты даже не спросил моего мнения. Мне кажется, в
данном случае ты принял ошибочное решение.
– Лучше посмотри, что показывают рейтинги.
Они уже подъехали к дому, где проходила вечеринка, и вскоре
потеряли друг друга в толпе гостей. Два часа спустя он ее разыскал и спросил,
готова ли она ехать домой. После долгого рабочего дня и предыдущего позднего
приема в Белом доме оба чувствовали себя усталыми.
По дороге домой они почти не разговаривали. Джек напомнил
Мэдлен, что утром едет в Кэмп-Дэвид на ленч с президентом.
– Встретимся у самолета в половине третьего, –
рассеянно проговорил он.
На уик-энд они обычно уезжали в Виргинию, где Джек купил
ферму за год до знакомства с Мэдди. Он очень любил эти места, и Мэдди успела к
ним привыкнуть. Их большой комфортабельный особняк стоял в окружении нескольких
миль земельных владений. Джек держал конюшни с породистыми лошадьми. Однако,
несмотря на живописные окрестности, Мэдди чувствовала себя на ферме неуютно.
– Ты не хочешь провести этот уик-энд в городе? – с
надеждой спросила она.
Они подъехали к своему дому. Шофер остановил машину.
– Это невозможно. Я пригласил на ферму сенатора
Мак-Катчинса с женой.
Он ей об этом не говорил.
– Это что, тоже большой секрет?
Мэдди не могла скрыть раздражения. Она не выносила, когда
Джек ее не спрашивал, или хотя бы не предупреждал заранее о приглашаемых
гостях.
– Извини, Мэдди, я просто заработался. Столько вещей
надо держать в голове. Столько всяких проблем...
Наверное, его беспокоит предстоящая встреча с президентом в
Кэмп-Дэвиде, решила Мэдди. И все равно он мог бы ее предупредить о том, что
пригласил Мак-Катчинсов на уик-энд.
Джек нежно ей улыбнулся:
– Извини, малыш, я просто забыл.
Когда он так говорил, невозможно было сердиться. В нем
появлялось что-то обезоруживающее, и весь ее гнев моментально улетучивался. Она
хотела рассердиться, и не могла.
– Ничего страшного. Мне просто хотелось бы знать заранее.
Она не стала ему говорить о том, что не выносит Пола
Мак-Катчинса. Джек об этом знал. Этот толстый, надменный, высокомерный сенатор
всех подавлял, даже, по-видимому, собственную жену, которая, похоже, перед ним
трепещет. Даже их дети повышенно возбудимы. Общество троицы бледных хнычущих
ребятишек не доставляло Мэдди никакого удовольствия, хотя она детей любила.
