Глава 16
Спозаранку успели в удовольствие поплескаться в бассейне и переодеться в чистое, высохшее белье, и все чувствовали себя значительно бодрее.
Да исам завтрак выдался значительно более роскошным. Подали на стол отличную рыбу, какую-то отваренную крупу и даже двух огромных запеченных птиц.
—Индейка,— кланяясь, пояснил Махо.— Повара начиняют ее ароматными травами и овощами и запекают целиком в огне.
Бык слегка подтолкнул Разумовского локтем в бок и спросил:
—Слушай, а что ты мужика с нами за стол не сажаешь?
—Посадить с собой всегда успеем. Пока не хочется. Мутный он какой-то.
—Ну, смотри, как знаешь. А помне, так обыкновенный жрец.
Рим едва не подавился, и чуть фыркнув, спросил:
—Вась, ты дохера жрецов знаешь?
—Ну, Ксен же вон,— Бык кивнул на молча жующего жреца,— вполне себе адекватный парень.
—Он вояка бывший. И вотличие от этого пончика,— кивок в сторону Махо,— мне кажется, искренне верил в богов и вовсе вот это.
—Ладно. Решай сам.
Бойцы молча слушали разговор командира иБыка, и, поскольку больше вопросов не возникло, тоРазумовский решил, что остальные с ним согласны. После завтрака, когда слуги унесли остатки еды, оставив на столах только вазы с фруктами и кувшины с напитками, он поманил пальцем Махо.
Тот подошел, торопливо кланяясь, и уставился в глаза:
—Что прикажешь, Великий?
—Я хочу знать, почему вместе с тобой не пришел правитель моего народа?
Бойцы затихли и слушали внимательно. Правил сейчас ацтеками дядечка со сложным именем Ауисотль. Был он, по словам Рима, неплохим полководцем, расширил земли, привел рабов и прочее, прочее, прочее.
Махо начал кланяться еще чаще, подобострастнее и объяснять:
—Великий, Ауисотль вернулся с победоносной войны шестнадцать дней назад. Он публично пообещал принести богам невиданную жертву. Сейчас, оВеликий, он исполняет обещанное.
Рим скептически вскинул бровь, потёр правой рукой легкую щетину на подбородке и спросил:
—Разве ему не донесли, что боги сами явились вТеночтитлан?! Или он несчитает нужным оказать нам уважение?
—ОВеликий, не гневайся на своего слугу! Еще ночью я лично посещал Императора,— толстяк чуть растерянно развел в стороны пухлые ладони, не забывая придерживать посох локтем.— Таково было его решение. Он придет днем оказать вам необходимые почести. Не гневайся на меня, Великий.
Рим нахмурился и ответил:
—Я негневаюсь на тебя. Я хочу знать, чем занят он сейчас, что не нашел времени для нас.
—Если ты захочешь подняться на вершину, я сопровожу тебя и проведу мимо охраняющей его стражи.
—Ну, охереть,— возмутился Бык.— Интересно, этому Ауе… суко, не выговорить… Ему никто не говорил, что сено к лошади не ходит?
Андрей усмехнулся и нарусском ответил:
—Не, Вась, никто не говорил. Он илошадей-то никогда не видел.— затем, снова посмотрев наМахо, спросил:— С вершины этой пирамиды мы увидим?
Махо торопливо закивал головой, радуясь, что боги говорят мирно, голос не повышают, молниями и огнем не кидаются: ночью раскаленные под ногами камни очень впечатлили жреца.
Подниматься вверх пришлось очень и очень долго. Ступени, вырубленные прямо внутри камня были достаточно высокими и неудобными. Несмотря на то, что откуда-то залетал легкий сквознячок, Махо потел и задыхался, но мужественно тащился первым, забираясь все выше и выше.
Макушка пирамиды была облицована очень интересными плитами. Черный, мутновато-прозрачный материал, как будто задержал в своей глубине переливающуюся дымку. Казалось, что они ступают по грозовым облакам, сквозь которые смутно просвечивают какие-то медные или золотые детали. Однако, разобрать, что именно было внутри плит, не получалось: эта дымка оказалась подвижной.
Первой в армейский бинокль вцепилась Фифа. Она уставилась на еле видимых крошечных человечков на вершине другой пирамиды.
—Заметьте,— сказал Цинк,— вчера они светились так, что глазам больно были, а сейчас, ничего подобного нет.
—Ну, может быть, просто лучи солнца по-другому падают,— неуверенно ответил ему Скрип.
Мужчины оглядывались на крошечной площадке, обнесенной резным каменным бортиком, доставали оружие и бинокли, желая посмотреть, чем же там местный царь занимается.
Фифа, наблюдавшая уже минуты две-три за происходящим на соседней вершине, часто-часто задышав, перегнулась через ограждение площадки и выметнула весь завтрак.
Задрот, на которого бинокля не хватило, подхватил ее заплечи и отвел чуть в сторону, к той дыре в полу, через которую они поднялись.
—Садись, давай. На вот,— он отстегнул от пояса флягу, и протянул Анжеле.
Та только булькнула горлом, и отрицательно затрясла головой. Вынула откуда-то лоскут белой ткани и протянула Задроту. Тот плеснул из фляги воды, Анжела протерла лицо, шею и, все еще часто дыша, сказала:
—Господи, какие жуткие твари…
—Слышь…— Задрот неловко помялся, и спросил:— Ты смотреть больше не будешь? Дай бинокль.
Анжела сделала еще пару глубоких вдохов-выдохов и сняла перекинутый через шею ремешок, со словами:
—Когда блевать будешь, успей хотя бы добортика добежать, иначе всех забрызгаешь.
—Ого, это что ж там такое?!— Задрот, неловко пытаясь пристроиться между более рослыми товарищами, в конце концов оттеснил Быка от барьера и протолкался в первый ряд.
Удобно облокотившись на перила, он поднес бинокль к глазам.
Площадка соседней пирамиды больше напоминала смачные кадры из какого-то фильма ужасов. Зрелище было настолько жутким, что Задрот не сообразил бросить бинокль сразу же, а некоторое время рассматривал мерзопакостную картину во всех деталях и подробностях. И даже совершенно машинально перевел взгляд на верхние ступени пирамиды.
Больше всего это напоминало мясную лавку сумасшедшего маньяка. Площадка была раза в три шире, чем та, на которой они находились, зато бортик был только с трех сторон. С четвертой к подножию пирамиды спускалась бесконечная лестница. На ней сейчас валялись десятки окровавленных тел.
На площадке топталось около двадцати человек. Явно какие-то местные шишки, потому что золота, перьев, камней на них было столько, что хватило бы одеть все бедное предместье Теночтитлана.
Двое здоровых и крепких мужиков с золотыми браслетами по самый локоть и свысоченными головными уборами из золота и перьев резали людей. Самым поразительным было то, что те, кого резали, не пытались бежать или сопротивляться. Откуда-то снизу выпихивали очередную жертву, двое бойцов подхватывали и укладывали ее нанекое подобие каменного ложа, быстро закрепив ремнями руки и ноги, жрец делал взмах обсидиановым ножом и рассекал живую жертву от яремной ямки, до промежности.
