Сперва Пенелопу немного удивляют разложенные там и сям высохшие ветки – с крошащимися в руках листьями, а то и с мелкими сморщенными ягодами.
–Ёна, а чего это за гербарий?
–За гербарий не знаю, а эт, чуешь, бузина с черёмухой. Чтобы зверская мелюзга сюда не повадилась вещи точить, пока нас нет – ну там мышки всякие.
* * *
Столько всего выпало переведать за первые недели настоящей осени, под конец кочеванья.
Тропа через самую чащу – Штырь-Ковали зовут её просто «Короткий путь». На Коротком царят потёмки даже в солнечный полдень, пока старое древесное племя ещё одето в листву.
Перед самым началом Короткого пути у корней чудовищно огромного клёна о шести стволах Штырь молчком раскладывает несколько тоненьких плетежков, пустую бутыль густо-синего стекла, горсть разномастных бусин. Считается, что в чаще ещё живут фейри, и оставленная под клёном всячина вроде как служит то ли оплатой за проход по Короткому, то ли мирным подарком для потаённого народца. Неизвестно, впрочем, с чего это старшак решил, будто пустая бутылка, бусины и плетежки их обрадуют.
При переходе через чащу не происходит ровно ничего странного, разве что котейки путаются под ногами больше обычного, держась к Штырь-Ковалям поближе, да ещё никто из костлявых не рыскает вперёд – разведать.
«Вернее всего, никаких феяр тут нет»,– думает Резак.
Один раз из густого лесного сумрака доносится жутковатый хрипатый крик, явно взволновавший кошек – если бы у обросшего лишайниками валуна был голос, то аккурат такой. Ёна объясняет, что это рысь.
* * *
Или вот Ревун-водопад, в четырёх дневных переходах от Короткого. Штырь-Ковали не устраивают здесь какого следует привала, ни тем более стоянки – ещё бы, при таком-то бешеном грохоте!– но задерживаются немного, чтобы побыть рядом с Ревуном в зыбких полотнищах радуг. Костлявые смеются, пусть никакого смеха и не расслышать, подставляют ладони облаку водяной пыли, умывают лица. Пенелопа делает то же самое. И грохот Ревуна ещё долго живёт в ушах, кажись, даже в сон забирается.
* * *
Пираклевский базар – громадный, за день едва обойдёшь весь, тесный, как чащобы Короткого пути, шумный, примерно как Ревун за тысячу шагов… Старшаки с собой позвали. Хорошо бы достать прибыткам тёплой одежды на будущую зимовку, того да сего. Звали и Хильду – не пошла, зато Крыло увязался.
Если бы несколько месяцев назад Пенелопе кто-нибудь сказал, что она по обыкновенной барахолке, пусть и большущей, будет шастать, аж рот раскрыв от изумления – ведь не поверила бы. А тут: люди толкутся! вещи лежат! Дварфийского племени тоже, надо заметить, жиренный процент. Дикая мешанина запахов, от которых за лето совсем отвыкла, едва с ног не сбивает напрочь. Крыла, бедолагу, первые час-полтора приходилось так под локоть и таскать, совсем ошалевшего.
Оклемавшись, Крыло держится как заправский следопыт и разведчик. Тем же манером, как он умеет из любой драки перенять понравившуюся уловку, Крыло с лёту подхватывает чужие неведомые слова и обрывки фраз – лишь бы звучали ярко. Ну хотя бы насчёт крадьбы Штырь загодя позаботился сделать внушение – руки Крыло куда не надо не тянет.
Старшаки держатся уверенно, довольно быстро разыскивают какую-то лавочку, сдают полных два мешка отчищенных звериных костей и зубов бородатому старому мужику, и видно, что не впервой. Мужик из подобного добра делает всякие амулеты не слишком приглядного вида. Шаря взглядом по мужиковой лавке, Пенни про себя решает, что свои же умельцы из Штырь-Ковалей – хоть тот же Ёна – навертели бы костяных побрякушек куда опрятнее. Да и выручка получилась бы ощутимо больше, чем за сырьё…
Но ведь это же днями напролёт придётся среди базара торчать и продавать, ещё чего не хватало.
–Да кто у нас тут купит-то,– усмехается Коваль.– Не говорю уж – кто нам тут место поторговать сдаст. А Эрл здесь давно трётся, и паства у него своя.
–А он правда колдун, что ли?
Коваль в ответ только фыркает.
–Если честно, то мне без разницы. Но Тис с настоящим костяным ведьмарём никакие дела вести не станет, так что, Резак, делай выводы…
Поношенный шмот старшаки берут явно не за красоту – был бы крепок, а разную мелочёвку вроде шапок и всякого нательного и вовсе забирают мешком, не особенно рассматривая, из развала, где их продают по весу. Должно быть, вот и разгадка происхождения Штырёвой розовой майки с блёстками.
Пенни прекрасно всё понимает, а всё-таки становится слегка досадно: небось если приодеть кого-нибудь из клановых красавушек чин чинарём во что-нибудь крутое, так все бы ахнули. Ей самой достаётся пальтишко, вроде бушлата, на котором целы даже все пуговицы, и длинный зелёный свитер толстой вязки. Пожалуй, вещи ей действительно нравятся. И понравятся ещё больше, когда перестанут пахнуть ничейным лежалым тряпьём…
* * *
Пенни-Резак замечает незнакомца издалека.
Без особого испуга, скорее из осторожности, замирает, прижавшись к широкому ясеневому стволу – соображает, что делать.
Третьего дня стойбище навещали двои здешних – гладко перелицованные под людей орчары, служат тут на лесном хозяйстве, аж круглый год с проживанием. Принесли с полдюжины писем для Коваля и одно-два для Тиса. Пенни с Ёной гостей не застали: как ушли с утра, вроде как разведывать, так до темнотищи и прошатались – а никакая добыча и вовсе на ум не шла… Так может, этот – один из тех перекроенных, новую весточку несёт, мало ли?
Нет.
Пахнет от пришлого дорогой тачкой с кожаным салоном, и, ха, какой-то мужской парфюмерией (в памяти смутно мелькнуло, что реклама подобных штук должна быть обязательно чёрно-белая, и чтобы сбоку ещё была всунута Роскошная Молодая Актриса в платье с голой спиной); одежда тоже не такая, в которой обычно по нацпаркам шляются – вроде и без выпендрёжа, а наверняка один шарф, свободно лежащий на плечах, раз в двадцать подороже целого Пенелопиного бушлатика! Стрижка опять же. Будто вчера только в пафосном салоне его стригли, этого непонятного типа. А может, и проседь специально тонировали, ради важности. И откуда такой тут взялся? Ведь явно не заблудился же. Ишь идёт – ни листочек под ногами не шоркнет…
Да кто ж ты такой? Человек ли, орк? И нюхом не вдруг разберёшь…
Пенни-Резак почти уверена, что пришлый её не видит. Да он и смотрит-то вообще в другую сторону.
Даже головы к ней не повернув, незнакомец произносит сквозь улыбку – отчётливо и по-правски:
–Ты, храбрец! Да, там, за деревом… Лети скоком, скажи своим, пусть встречают Аспида.
«Аспид» – Тшешш…
Резаку будто ледяными пальцами провели по загривку.
И впрямь разумно будет метнуться предупредить клан о таком-то госте!
И всё-таки прежде чем побежать, Пенелопа, разом растеряв все уместные к случаю орчьи и людские слова, несколько мгновений таращится на этого нежданного гостя. Чёрт, да ведь он же босиком идёт. Босиком, хотя сегодня аж до полудня в лужицах тонкий лёд ещё хрупал. И ботинки свои в руке за шнурки несёт.
