В общем, как я понял — для аборигенов смерть не является чем-то таким из ряда вон выходящим, и девчонка, которая собирала с пола чьи-то мозги, точно не будет блевать и падать в обморок, увидев мертвые тела. Это не «дети ЕГЭ», и не «поколение Пепси». Средние века… они такие.
Что же касается покойного музыканта — он ее так уже достал, что Олса сама готова была его прирезать, и только опасалась мести родни подонка. Да, хоть он и был подонком, но у него в селении имелись и родня, и друзья. Не всех я отправил в речку смыть кровь и позор. И само собой, она никому не расскажет о том, что произошло, так как могут обвинить и ее — она ведь тоже замешана в деле.
Так я и не выяснил — с какой стати она прыгнула со мной в постель. Наверное, никогда не пойму логику женщин. Мутное объяснение о том, что я ей шибко понравился, а потом ее еще и спас от «бывшего» — на мой взгляд, не укладывается в логические рамки. Хотя у женщин есть своя логика, которую мужчинам не познать никогда. Если я чему и научился за годы своей бурной жизни — так именно этому.
* * *
Хлоп!
Рядом со мной приземлилось чье-то тело, и девичий голос проник сквозь дрему:
—Лежишь?
—Лежу — не стал я отрицать очевидное.
—А кто будет дорогу отрабатывать? Тебя на каких условиях взяли в караван?
—Ну так… молчишь же, не просишь сыграть.
—А я должна тебя просить? Это ты должен меня просить позволить тебе усладить мой слух! Ты кто?! Музыкант! Которого я наняла для работы! А ты тут валяешься бревном! Ночь где-то шляешься, небось девок в трактире охмурял! Видела я, как эти сучки на тебя смотрели! Ну как же, он бренчит на балардике! Щас раком встану, да юбку задеру!
Смотрю на разбушевавшуюся «хозяйку» холодным взглядом, молчу. Думаю. И вот что надумал: «А не послать ли тебя на…?!». Я сразу слал в эротическое путешествие таких кадров, которые пробовали низвести меня до уровня плинтуса. Типа: «Я тебя купил(ла)! Теперь ты мой!». Да не твой я. Сам свой. И никто не смеет орать на меня, как на дворового пса.
А девица все расходится, а девица костерит меня на все буквы, распаляясь все больше и больше. Мужику я бы уже в рожу засветил (если бы не опасался, что пристрелят), даму бить нехорошо. Если только пощечину, чтобы истерику прекратить? Нет уж, можно поиметь много проблем.
Спасибо Олсе — дала мне хороший вещмешок, практически рюкзак, очень похожий на те, что делали в Союзе — геологические. Плотная, непромокаемая ткань, завязка на горловине, клапан, ее закрывающий, две регулируемые лямки. Только вот карманов нет, а так в точности земной рюкзак. В него я и сложил все свое барахло, плюс несколько ломтей сушеного мяса и несколько лепешек — все от Олсы, дай бог ей здоровья и хорошего мужа. Немного ветреная девчонка, но все равно хорошая.
Спрыгиваю из фургона, беру рюкзак, вешаю на плечи, хватаю гитару, и молча, не говоря ни слова, иду прочь от дороги, туда, где виднеется лесок. Устрою себе лежбище, до завтра отлежусь, отосплюсь (благо, что еда есть), ну а потом и пойду с божьей помощью. Пройти за день сорок километров — плевое дело. Хорошего хода шесть часов. С отдыхом — восемь. Нахрена я буду выслушивать это говно от какой-то там сикухи? Я что себя, на помойке нашел? И мне плевать — ревнует она меня, или вдруг включился режим «беспощадная хозяйка», пошла бы она в жопу.
—Эй! Эй! А ну, вернись!— слышу я позади себя, но не оборачиваюсь, размеренным шагом иду к лесу, чувствуя, как на моей спине скрещиваются десятки взглядов — Ну-ка, вернись!
Не прибавляю хода, и не сбавляю — просто иду, размеренно, как горный турист. Теперь мне даже есть чем накрыться — старое шерстяное одеяло Олсы. Кремень есть, кресало — мой нож, мясо есть — будем жить!
Догнали меня, когда я уже зашел к лес и вышел к поляне. Тот же Феррен и два его корешка. Вполне приличные парни, не хотелось бы их убивать…
—Эй, Роб! Да стой ты, демонов сын…— миролюбиво сказал Феррен, поравнявшись со мной. Пахнуло лошадиным потом и жвачкой, которую вечно жевали охранники и возчики. Это что-то среднее между табаком и насваем, как я понял — бодрящее, и слегка наркотическое. Тут многие этим балуются, и в трактире плевательницы стояли у каждого стола и на входе.
—Да подожди ты!— не отстает охранник — Выслушай меня!
—Ну… слушаю — останавливаюсь, гляжу на охранника снизу вверх, а сам контролирую передвижение его помощников — Что, приказала притащить меня к ней под белые ноженьки? Чтобы я ей попку целовал?
—А что плохого, целовать ей попку?— хохотнул один из парней — Я бы целовал! И не только попку, но и…
—Заткнись!— жестко обрубил Феррен — Это дочь хозяина! Нарваться хочешь?! Ну-ка, свалили оба! Вон туда идите, я сам с парнем поговорю! Ну?! Что сказал?! Быстро!
Парни молча отъехали шагов на сто пятьдесят, Феррен устало сполз с лошади, и взяв ее за узду, показал на ствол здоровенной сосны, вывороченной то ли ветром, то ли временем, то ли всем сразу и вместе. Ствол порос мхом, но сгнить еще не успел, уйдя в землю примерно на четверть диаметра.
—Присядь, ноги надо беречь. Поговорим.
Я молча пожал плечами, сел рядом с охранником. Почему бы и нет? Времени у меня куча. До заката еще далеко. Кстати, тут теплее, чем там, где меня оставила Айя — видно, что движемся к югу, а еще — заметил, что дорога идет вниз, будто в долину. В горах всегда холоднее, внизу — тепло.
—Приказала меня вернуть?— решил начать разговор первым — Притащить на веревке?
—Примерно так — усмехнулся Феррен — Вообще, вредная девка. То ничего, ничего… и поговорить можно, и посмеяться, и заботится о людях, а то вдруг будто другой человек в ней сидит. Вредный и склочный. Ну, так достанет придирками — хоть беги! Вот сейчас не верну тебя — начнет жаловаться папаше, тот может в сердцах оштрафовать отряд. А нам это надо?
—Хочешь, чтобы я вернулся?— тоже усмехаюсь — А нахрена мне это нужно? Чтобы какая-то сучка называла меня слугой, которого купила, и обращалась со мной, как с грязью? Зачем мне это? Я и сам доберусь, и с голоду не помру. Заработаю. А ты сейчас мне скажешь, что я парень хороший, что ты ничего ко мне личного не имеешь, что это твоя работа, и чтобы я не обижался, когда вы меня скрутите и привезете к этой суке. Так ведь?
—Примерно, так — Феррен отвел взгляд, потянулся к сухой травинке, сорвал ее, и стал ковыряться в зубах. Поковырявшись, продолжил — Ты не держи зла, парень… я чувствую, что ты не простой, и возможно из благородных. У тебя и разговор не такой, и слова ты произносишь не так, как деревенские… а мы простые охранники, и зарабатываем своим трудом. Опасным трудом. А еще терпим всяких дур, опасаясь, что они наябедничают папаше, и тот придерется к нам, и оштрафует. А еще — он один из самых выгодных клиентов, и если мы его потеряем… В общем, ты понял.
—Понял. Но не пойду — отрезал я, слыша, как вздохнул Феррен — И мне очень не хочется вас убивать. Вы хорошие ребята, и просто делаете свое дело. Но если попробуете меня скрутить — я вас убью.
