Мда… никогда не думал, что так сложно делать ЭТО, если ты не можешь стоять на ногах. Кое-как, улегшись на бок, в антисанитарных условиях… кошмар! И никакого тебе пипифакса. Мда. Нашел какую-то деревяшку, и… даже вспоминать об этом противно. И пополз назад.
Восхождение на лежанку… читал я про Эверест, как трудно туда забирались люди. Не скажу, что мое восхождение на лежанку было равно их подвигу, но что-то героическое все-таки в том было. И заняло восхождение не менее получаса — со слезами, всхлипами, стонами и матом, который я исторгал из своего беззубого ротика буквально фонтаном. «Фоф фофу фаф! Фафа фафы! Фа фаф!» Нет, все-таки отвратительно, когда вместо полноценных ругательств вылетают только эти «фафы». Зубы! Хочу зубы! АААА! Дайте мне зубы! Стоматологи херовы…
Только накрылся пеленкой (если можно так назвать эту тряпочку), так сразу и уснул, хотя ужасно хотел есть. Еды-то взять негде, так чего дергаться? А пока совершал свой анабасис в сортир — так вымотался, что на поиск еды сил уже не хватило.
Проснулся от того, что в глаз воткнулся яркий солнечный луч, проникший через дверную щель, и тут же напомнивший о тех двух делах, которые являются смыслом жизни любого младенца: жрать и срать. Решив начать с последнего, резво пополз до края лежанки, довольно-таки ловко с нее сполз за грязный пол, покрытый какой-то мерзкой дрянью, о происхождении которой я и думать не желаю, и за какие-то пару минут добрался до места, выбранного мной под сортир. Я гений! Я чемпион! Шоу маст гоу он!
«Загоуонил», отполз от загаженного угла, и стал соображать — что делать дальше. Благодетелей не наблюдается, еды тоже, а на улице солнечный день. Есть хочется — до поросячьего визга. Или младенческого. Да… наслушался я в свое время этих визгов и плачей. И пеленки стирал, Олька уставала, просто падала с ног. Близнецы, сразу обоих не потаскаешь, особенно когда зубы стали резаться. Вот тогда они дали нам жару! Аж вспомнить жутко… Кстати, никаких памперсов ведь не было. Потому, когда сейчас мамашки плачут о своей трудной жизни, о том, как они страдают, ухаживая за своими спиногрызами, меня только смех разбирает, и хочется спросить: «А вы стирали сраные пеленки хозяйственным мылом? Кучу, груду пеленок! Отстирывали эти желтенькие пятна? Вывешивали пеленки их на веревках? То-то же!» Да, памперсы можно сказать сделали революцию…
Но мне сейчас не до этого. Надо вырваться на волю! Уж не знаю, что меня там ждет, но всяко лучше, чем загибаться от голода здесь, в этом вонючем склепе!
Кстати — мухи налетели, мрази проклятые. Ууу… ненавижу тварей. Говорят, что и они нужны природе, но как по мне — я бы их всех под корень извел. Ну до чего мерзкая тварь! И кусачая! Ай! Погоди, тварь, научусь руками работать, я тебя поймаю, крылья оторву и бегать заставлю!
Ползу к двери, царапая коленки — да, я уже на карачках ползаю, и шустренько так. Олимпийский чемпион, а не мелкий засранец. Кстати, после вчерашнего, и после ночной вылазки — большой прогресс. Может то моя душа начинает приживаться в теле? Не сразу она в него вживается?
Смотрю в дырку от выпавшего сучка, рассматриваю окрестности. Ну что сказать… лужок. И… каовки, каовки… вру. Никаких каовок. Но и тираннозавров не наблюдается. А вон там чего? О! Коза! И такая… славная коза, с толстым выменем до земли! Только вот как к ней подобраться? Вот нафига ей мелкое розовое чудовище, которое норовит вцепиться в сиську?
Но прежде чем понять, зачем ей это чудовище — надо выбраться из узилища. И как это сделать? Смотрю вверх. Замка не наблюдается. Дверь или подперта снаружи каким-нибудь колом, или… вообще не запирается. Ничем. А значит шанс открыть есть.
Пихаю дверь рукой… и падаю, больно ударяясь физиономией о пол. Опорная рука подломилась. Не вставая, перекатываюсь на спину, и упираюсь ногами в дверную доску. Толкаю… и проезжаю на спину несколько сантиметров. Вес-то у меня, как у кота! Подтягиваюсь ближе, поднимаю ноги и с силой бью в дверь! Мне кажется, от такого удара она должна вылететь, как пробка! Ага… щас прям. Может, и правда подперли колом? В отчаянии бью еще раз, еще, еще… ступни уже болят, отбитые ударами о твердое дерево, я начинаю всхлипывать (черт меня подери!), уже ни на что не надеюсь… и… бах! Дверь со скрипом отворяется, впустив в хижину свежий, напоенный запахом трав и цветов воздух. Ура! Я победил! О Суворов! Нет для меня крепостей, которые я не могу взять!
Ползти по траве не так приятно, как я думал. Все-таки по полу, пусть даже он грязный, ползать гораздо безопаснее. Коленки колет (наверное, до крови расцарапал!), в живот, когда споткнулся и упал, что-то колючее впѝлось — жуть и мраки, как говорил один мой знакомый. А в голове бьется мысль: «Сейчас эта тварь меня заметит и убежит!»
Тварь — это коза, которая зырит на меня глазом с прямоугольным зрачком, и продолжает усиленно щипать траву. Вообще-то вредное животное. Читал, что на Кипре некогда были кедровые леса. Так вот люди их спилили, а остатки растительности добили козы, которых тут развели видимо-невидимо. Козы настолько настырные твари, что могут даже забираться на крышу дома. Ходят, как по земле. Да что на крышу — они на деревья забираются и объедают их сверху донизу! Какая тут к черту флора сохранится? А с ней и фауна, ибо этой фауне негде прятаться — леса-то нет. Теперь Кипр — выжженная солнцем скала, на которой ничего не растет. Голубое теплое море, и посреди него черная скала по имени «Кипр». Был я там, видел. Ничего хорошего не увидел. То ли дело Керкира, она же Корфу. Вот там всегда и все цветет и пахнет. К черту этот поганый Кипр.
Вот демоница, косится на меня, но не убегает. А вымя какое! Черт подери, оно ведь ей ходить мешает! Я не колхозник, ни черта про сельское хозяйство не знаю, но где-то слышал, что если долго не доить коров, коз, у них молоко перегорает, пропадает. Могут и заболеть. Не знаю — правда, или нет, но… вот откуда-то в памяти у меня это задержалось.
Ползу. Как Маресьев, мать-перемать. Опера «Маресьев», герой ползет, поет страдальческим голосом: «Гангрена, гангрена, мне отрежут ноги!» И за кадром хор, высокими голосами: «Гангрена, гангрена, ему отрежут ноги!». Раньше думал — брехня. Щас прям! Есть такая опера, и вот так в ней исполняли.
Нет, петь я не буду, чтобы не спугнуть это чудовище, больше похожее на какое-то мифическое существо, на дракона. Читал, что молоко у нее настолько жирное, сытное, что может сравниться только с человеческим молоком. Охотно верю. Ибо только недавно его похоже что и пил. Теперь понимаю, откуда псино-козлячий дух от молока.
Стой! Не убегай! Пожалуйста! Ну что тебе стоит?! Я маленький, убогонький, зла тебе не сделаю… ну?!
Стоит, ест. Подползаю, и осторожно, медленно, как червяк втягиваюсь под брюхо козы. Снова косится, стоит. Осторожно протягиваю руку, беру сосок вымени, и… направляю его себе в рот. Охх… горячее молоко потекло в меня, как бензин в канистру. Глотаю, глотаю… господи, я такого чистого, искреннего наслаждения едой не испытывал уже… не знаю, сколько лет! Самые изысканные блюда мира меркнут перед этой струйкой горячего, жирного молока!
Когда оторвался от вымени козы, оно заметно похудело — и я набрался наглости, и активировал вторую «колонку». И куда только в меня столько влезло?! В принципе, что там у коз за объем вымени? Сколько там молока? Литр? Может чуть больше?
