Кроме того, сама Келли-Энн опубликовала на своей страничке в Фейсбуке
[10] фотографию, где она обнимает недовольную Топси: «Моя дорогая мама, моя лучшая подруга, покойся с миром, с любовью, Келли-Энн».
Впечатление от этой новости было несколько подпорчено тем, что, когда Топси умерла, Келли-Энн, очевидно, была в небольшом отпуске в Португалии; сразу под постом о смерти располагались снимки Келли-Энн, сделанные накануне в бассейне невероятного лазурного цвета, где она потягивала коктейль столь же невероятного цвета.
–Это случилось быстро, так они сказали Келли-Энн,– заявила Лиз. Она произнесла эти слова твердо, будто повторяла их уже не раз; впрочем, так оно и было – она постоянно твердила это сама себе. За окнами кафе машины казались призрачными фигурами в морозном тумане; шарфы, перчатки и шапки были убраны в карманы пальто и сумочек. Было нечто очень успокаивающее в том, что в это утро они сидели за своим обычным столиком.
–Раз – и не стало.– Пэт вздохнула, торопливо пытаясь смягчить резкость своих слов. Мысль о скоропостижности жизни успокаивала. Когда она только начала преподавать в Брэдфорде, в то пьянящее время юбок в сборку и бесконечного секса с Родом на мансарде в Маннингеме, школьная медсестра постоянно твердила об «идеальной смерти». «Раз – и не стало»,– любила повторять она. В то время Пэт это казалось довольно жутким, но с возрастом, когда она стала старше, насмотрелась на хосписы, больничные палаты и жарко натопленные комнаты для постояльцев, начала видеть в этих словах смысл и даже находить в них утешение.
Тельма промолчала.
–По крайней мере, она была в своем доме, в своем кресле,– произнесла Лиз. То, что Топси нашли в кресле перед плоским экраном, а не распростертой у подножия лестницы или даже, не дай Бог, голой в душе, стало для Лиз источником утешения.
–Келли-Энн сказала почему?– спросила Тельма. Они все знали, что кроется за этим «почему».
–Скорее всего, сердце,– ответила Лиз. Она надеялась, что это правда. В пугающую эпоху слабоумия и бесконечного разнообразия форм рака отказавшее сердце отдавало чем-то безопасным, старомодным – возврат к тем временам, когда пожилые люди слабели, угасали, а потом умирали во сне. Просто умирали во сне. В наши дни так почти никто не делает, но, похоже, Топси именно так и поступила.– Она принимала дигоксин
[11], как и мать Дерека. Я заметила упаковку, когда она пила таблетки.
–Но Келли-Энн не сказала, что это точно было сердце?– Тельма помешивала кофе.
–Она была уже немолода, бедняжка,– заметила Пэт.
–Не уверена, что она была настолько уж старой,– сказала Тельма.
На самом деле никто из них точно не знал, сколько именно было Топси лет. За семьдесят? Они помнили большую поездку в Нью-Йорк с фотографиями Топси и Гордона в Центральном парке – но то могла быть годовщина свадьбы. Сама Топси никогда не любила дни рождения; 26апреля каждого года она швыряла тарелку с конфетами на стол в учительской с таким видом, что это положительно отбивало всякое желание обсуждать ее возраст.
–Сердце всегда может подвести,– опять вздохнула Пэт. Она посмотрела на свое недоеденное пирожное. Определенно ей пора перестать столько есть.
Тельма по-прежнему помешивала кофе.
–Но Келли-Энн не сказала, что это определенно было сердце?– повторила она.
–Думаю, они еще точно не знают,– заметила Лиз.– Но если не это, то что тогда?
Тельма не ответила, и вопрос так и повис в воздухе. То, как Тельма крутила ложку в чашке, вдруг напомнило Пэт случай в школе, когда Маргарет, координатор по инклюзивному образованию, беседовала с парнем, который приходил чинить ксерокс. Его звали Дэн, у него были молочно-серые глаза и подвеска в форме бритвенного лезвия. Жена, трое детей, по крайней мере вдвое моложе Маргарет. Пэт заставила себя вернуться мыслями в настоящее, где обсуждалось наиболее вероятное место и время похорон Топси. Скорее всего, в Балдерсби, рядом с Гордоном, но когда?
Уже позже, во время готовки (тальятелле с ветчиной: будничный ужин по рецепту Анджелы Хартнетт
[12]), перед ее глазами снова возник образ подруги, тихо помешивающей кофе.
Именно Тельма первой заметила, как ксерокс постоянно и необъяснимо ломался.
* * *
Несколько дней спустя, когда Лиз возилась с натяжной простыней Джейкоба с изображением Бэтмобиля, Келли-Энн позвонила снова.
–Я собиралась тебе позвонить,– сказала Лиз слегка виновато, зажав телефон под подбородком в попытке сложить черно-желтые уголки. И это действительно было так. Каждый день она думала, что ей действительно нужно позвонить Келли-Энн, но всегда подворачивалось другое дело. Отчасти это было связано с тем чувством, которое вызывают люди, недавно понесшие тяжелую утрату: осознание, что одно неверное слово может ввергнуть их в эмоциональный хаос и в этом будет отчасти твоя вина. Но было и другое – свежее пронзительное воспоминание о хмурой, слегка похрапывающей женщине в слишком ярком кардигане,– и любая мысль о телефонном звонке оказывалась погребенной под дневными заботами.
Но Келли-Энн только отмахнулась. Ее голос был бодрым, отрывистым и оживленным, когда она рассказывала, как начала разбирать мамины вещи и наткнулась на пару вещиц, связанных со школой, которые у нее не хватало духу выбросить и которым, возможно, Лиз могла бы найти применение. Может, Лиз заглянет как-нибудь?
–Да, конечно,– ответила Лиз. Ей хотелось выразить соболезнования, тактично повторить то, что она говорила Дереку, Тиму и Джойс-соседке-напротив: возможно, все это к лучшему. Но Келли-Энн заговорила снова:
–Лиз, дорогая, просто предупреждаю.– Она сделала паузу, и в этой паузе было нечто такое, что заставило Лиз оставить Бэтмобиль на произвол судьбы и сесть.– В полиции сказали, что они могут позвонить вам.– Теперь ее голос был осторожным и размеренным.
–Полиция?– Лиз с чувством вины припомнила свой визит в Гортопс: что именно могло вызвать интерес полиции? Она неправильно припарковалась?
–Они просто задали несколько вопросов о маминых таблетках.
–О таблетках?– Слова были понятны, а смысл нет.
–Они думают, произошла какая-то путаница. Вы же видели, какая она была рассеянная.– В голосе Келли-Энн было нечто очень настойчивое, почти отчаянное. Чувствовалось, что она на грани слез.– Вы же там были, вы сами видели, какая она рассеянная.
–Видела, да,– покорно согласилась Лиз.
