—Да уж, как вспомню…— проговорил Двоехоров — судя по колыханию воздуха, размашисто при этом крестясь.
—А ты лучше не вспоминай, Христофор,— посоветовал ему Бурмасов.— Ты грядущим живи. А в грядущем у тебя — что? Генеральский, поди, чин да еще Елизавета Кирилловна с дивной родинкой.
—Полагаешь, до того доживу,— с сомнением, но, впрочем, после упоминания о родинке и без чрезмерного страха спросил Двоехоров.
—Может, чего и придумаем,— сказал Никита.— Один француз, кажись, говорил: «Cogito, ergo sum»
[64]; а я бы его изречение перевернул: коли мы, похоже, не утратили дар Божий существовать, следственно, и мыслить худо ль бедно обязаны. А прежде — для поднятия духа — все недостатки нашей нынешней позиции мы должны воспринять как достоинства. Скажем, мы погружены в кромешную тьму; спросим себя — так ли уж это худо?
—Худо,— признался Двоехоров.— Во тьме ты не человек, а крот. Храбрости никакой. Одна только мысль — в какой бы щели схорониться.
—Зато вот тебе и достоинство,— возразил князь.— Во тьме мысль не отвлекается созерцанием окружающей чепухи, стало быть, и мысль работает с тройственной силой. А поскольку мысль сейчас — единственное, что нам дано, то в этой тьме мы обретаем очевидное преимущество… Далее: мы живы, хотя куда как проще было бы умертвить нас во сне…
—Оно, может, и лучше бы во сне,— промолвил Двоехоров.— Страху меньше. В живых, чай, все одно не оставят; небось умыслили какое-нибудь мучительство произвести.
—А я полагаю иначе,— сказал Никита.— В живых оставили оттого, что до поры мы зачем-то нужны. И есть надежда, что на этом мы еще как-то поиграем… Далее: мы безоружны. Во всяком случае я. Ни шпаги, ни пистолетов. У вас, полагаю, тоже ничего?
—У меня-то пистолет есть,— отозвался Христофор без особой веселости.
—Тебе оставили пистолет?!— не поверил князь.
Двоехоров вздохнул:
—Да я его за вашими переодеваниями не зарядил. Вообще я больше на шпагу полагаться привык, но ее-то как раз умыкнули. А пистолет оттого, должно быть, и оставили, что поняли — бесполезен.
—Ну, вовсе уж бесполезен или нет, о том мы еще подумаем,— сказал Бурмасов.— А покуда самое главное: в кои веки мы знаем своего главного врага!
—Да, комтур, шельма…— проговорил Христофор.— Провел как детей! Эх, попадись мне этот оборотень сейчас, хоть бы даже и безоружному…— И вдруг воскликнул; — А это еще что за черт?!.
—В чем дело?— не понял Никита.
—Чертовщина какая-то!— сказал Двоехоров.— Сейчас в карман руку сунул, а там пистолетная пуля и рожок с порохом. Ведь точно помню — не было у меня с собой!
—Ты, может, с собой и не брал,— предположил Бурмасов,— да в машкерадном костюме кто-то до тебя оставил.— Особой радости, впрочем, в голосе у него не было.
—Да нет,— ответил Христофор,— я помню, что карманы проверял, ничего такого в помине не было.
Помолчав немного, Никита вздохнул:
—Значит, похоже снова кто-то с нами играется… Понять бы только, что у него за игры… Ну да как бы то ни было, ты, Христофор, пистолет заряжай.
—Да уже зарядил… И кремень, чувствую, на месте… И курок смазан хорошо — я-то, помнится, давно не смазывал… Это, что ли, комтур хотел, чтоб я застрелился со страху? Так не дождется такого, змей!
—Странные, странные игры…— пробормотал Бурмасов.— Ты, Карлуша, в ордене своем не перегородка; тебе часом на сей счет ничего не приходит в голову?
—Нет, ни про что подобное я никогда не слыхал,— ответил фон Штраубе, занятый в эту минуту тем, что принюхивался к затхлому воздуху, наполнявшему темноту. И затем очень тихо добавил: — Могу с полной уверенностью сказать лишь одно — комтур сейчас прячется где-то здесь.— Это его и самого премного удивляло, ибо касательно участия комтура Литты во всем этом деле он с недавних пор не разделял мнения своих друзей.
Бурмасов также перешел на шепот:
—Из чего ты заключил?
—Запах…— прошептал фон Штраубе.— Он пользуется особой кельнской водой, и сейчас я ее узнал.
—Надо обшарить помещение,— прошептал князь в ответ,— благо мы теперь вооружены. Ну-ка, Христофор…
Тот сделал шаг, другой… Тут же раздался звук глухого удара, и он громко чертыхнулся. Потом проговорил:
—Балка какая-то. Чуть голову сам себе не снес, до сих пор искры сыплются…
—Да,— сказал князь,— так мы все себе башки поотшибаем… Может, того он и хочет, шельма?— Что бы такое придумать?.. А ну-ка поищем получше у себя в карманах — вдруг еще подарок какой?
—Свечной огарок оставили,— после тщательных поисков отозвался Двоехоров,— да он бесполезен: огниво утянули. А так больше ничего.
—У меня тоже,— сказал фон Штраубе.
—А вот у меня…— проговорил Бурмасов.— Не пойму… Пыли какой-то полный карман. Как бы поглядеть?
И вдруг в один крохотный миг полыхнуло так ярко, что ослепило хуже любой темноты. Двоехоров даже вскрикнул от неожиданности.
—Что это было?!— прошептал князь.
—Магниевый порошок,— догадался фон Штраубе.— От него происходит холодная вспышка при касании с воздухом.
—Ты что-нибудь успел разглядеть?— спросил Бурмасов у Двоехорова.
—Самое чуть,— ответил тот.— Кажись, в той стороне лицо чье-то с бородой.
—Вот и я — то же самое,— сказал князь.— И руку могу дать на отсекновение, что это шельма комтур при своей машкерадной бороде… Ну-ка, мы вот что сделаем. У меня еще небольшая щепоть этого порошка осталась; я ею сейчас полыхну — уж не так ярко выйдет, как в первый раз,— а ты, Христофоша, с маху пали прямо в эту бороду, да постарайся, мой друг, не промахнись.
Фон Штраубе не ожидал такой расторопности своих друзей. Он воскликнул:
—Постойте!— но в этот миг уже полыхнула вспышка.
Единственное, что барон успел сделать, это ударить Христофора по руке. Выстрел все-таки прогремел, но пуля ушла в другую сторону. И Христофор с досадой подтвердил:
—Мимо!
—Ты что!— разозлился князь.— Пуля ж единственная была! Сейчас бы он, шельмец, бездыханный лежал!.. И магния больше не осталось.
—Ничего,— сказал фон Штраубе.— В том и ловушка еще одна была, я не дал вам в нее попасть… Зато я дорогу успел высмотреть. За мной!
Друзья осторожно двинулись вслед за бароном. Наконец послышалось какое-то кряхтение. Рука фон Штраубе нащупала бороду и оторвала ее.
—Граф, это вы?— спросил он.
И вновь лишь кряхтение было ответом.
—У него кляп во рту,— сказал фон Штраубе. Наощупь он вытащил кляп и услышал после нескольких глубоких вдохов голос комтура:
