—Не печалься, Христофор,— подбодрил его князь.— Венчание — дело быстрое, а заговор против государей такая штука, что в один миг не делается. Окольцуют тебя, Харитоша, заметить не успеешь…
—Ну, коли так…— И на простодушном лице Двоехорова снова нарисовалась отрешенная и наипросветленная благость, какая могла быть только от умосозерцания родинки возлюбленной.
Бурмасов опять повернул голову к фон Штраубе.
—Да, выходит, удушат Павла нашего, даже если б ты его предостерег. Тут никакие караулы не помогут. Не услышит он голоса фортуны, ибо не вышел умом… Чтоб уберечься, не караулы усиливать надобно, а совсем другие действия принимать: над дворянской честью не глумиться, указами дурацкими не выставлять себя на всеобщее посмешище. Но тогда бы он был не Павлом, а вовсе кем-то другим, наново переродился, что никому из смертных не дано… И цесаревичу, выходит, быть, как и Эдипу, отцеубийцей,— продолжал князь.— Ты с заговорщиками не милуйся, тогда избегнешь смертного греха. А когда ты душой с ними, да при том мечтаешь Божьи заповеди соблюсти — нет, не получится так!.. Однако,— добавил он,— ты, Карлуша, говорил тут еще про людские сообщества, даже про целые страны; им-то когда-нибудь предначертанного судьбою удавалось избежать?
—Увы, им для того как раз и приходилось наново перерождаться,— сказал фон Штраубе.
—К примеру?
—К примеру, Древний Рим. Предначертано было, что падет через двенадцать веков после Ромула; тогда же он, как всем известно, и пал. Однако самые прозорливые услыхали Божий глас, что довольно жить лишь в наслаждениях и разврате, и на останках растленной, смердящей уже империи они сотворили мир христианский. Много других примеров из древности в подтверждение тому… Да что там! Весь мир наш предупрежден! Любой может прочесть эти предупреждения в книге Апокалипсиса. А избегнем ли мы пророчества, а стало быть, и конца света, один Господь знает. Ибо всем для того должно наново переродиться и возжелать царствия не земного, как подбивает искуситель, а Небесного.
Бурмасов сидел молча, еще более, чем прежде, задумчивый. Наконец сказал:
—Ладно, до всеобщего Армагеддона, мне так сдается, еще далеко; ну а с Россией, с Россией-то как? Твои эти… пророчества — могут они ее предостеречь?
И в который уже раз — пока что лишь слабым всполохом — перед фон Штраубе промелькнуло видение: жестокая звезда над черной водой и гарь в воздухе, наполняющем воспаленную страну.
—Думаю, могут,— сказал он.— Но для этого многое должно сойтись.
—Я так понимаю, перво-наперво, ты должен остаться жив, чтобы суметь свое пророчество передать,— стал загибать пальцы Бурмасов.
—Да, и это, конечно,— признал фон Штраубе.
—Далее, должен быть жив император Павел до той поры, пока ты ему не передашь; так?
—Вполне верно.
—Затем,— загнул третий палец Никита,— он должен тебя выслушать и тебе поверить. Верно рассуждаю?
—Куда уж как.
—Наконец, он должен внять твоим словам настолько, чтобы его сподобило начертать письмо для будущих веков.— Глядя на свои четыре загнутых пальца, князь вздохнул: — Да, всё вместе — нелегкая задача. Выходит, одного тебя спасти — это лишь четверть всего дела. Но, допустим, управились…— Он разогнул один палец.— Однако надо еще уберечь до поры от смерти императора, а она, костлявая, уже примеривается, обхаживает его вокруг, во всей империи он, сдается мне, один этого не разумеет.— Еще один палец, впрочем, разогнул.— Далее,— продолжал,— надо приложить усилия, чтобы сия взбалмошная персона в нужную минуту тебя приняла, к тому же тебе целиком поверила. И — на десерт — чтобы она оставила свое послание для потомков…
—Да вы что, друзья мои!— решил все-таки вмешаться Двоехоров.— Неужто, Никита, не видишь, что твои прожекты неисполнимые?
—Отчего так?— нахмурился Бурмасов.
—Нет,— пояснил Христофор,— Карлушу мы, пожалуй что, выручим от беды. Шпага моя к тому всегда готовая. Выручали — выручим и еще… Положим даже, и заговору против венценосной особы мы до поры сумеем повредить, хотя с этим оно, конечно, потруднее. А вот чтобы на что-то нашего государя сподобить, это ты, Никитушка, больно размахнулся. Всем ведомо — своенравен, и ни на что даже самое разумное подвигнуть его никакими силами нельзя. Нет, в таком деле я вам никак не товарищ.
—Что ж, каждому свой аршин,— сказал князь. — Но Карлуше помочь ты, я понимаю, берешься?
—А как иначе?— даже удивился подпоручик.— Разве я шпагой своей уж не доказал?
—И в том, чтобы попытаться уберечь до поры императора,— продолжал Бурмасов,— ты заинтересован до крайности, а то гляди — не поспеешь с женитьбой на этой… ну, с родинкой которая.
—На Елизавете Кирилловне,— подсказал Двоехоров, слегка обиженный его беспамятливостью на сей предмет.— Тут, сколь бы ни трудно, а живота не пощажу.
—Вот! А говоришь — не товарищ! Хоть на эту половину, а все же товарищ.
—Ну на половину я согласен,— подтвердил Христофор.— На эту половину — вот тебе моя рука… А чтобы вразумлять или подвигать государя…
—Ладно,— согласился Бурмасов.— Это, считать будем, дело мое. Тут что-нибудь да придумаем. Чтобы Никита Бурмасов да не придумал, когда речь идет о спасении Отечества! Пускай даже через века!..
Фон Штраубе, однако же, слегка убавил его самоуверенность.
—Боюсь, что ты все-таки самого главного не учел,— сказал он.
Бурмасов снова нахмурился:
—О чем ты?
—О том,— сказал барон,— что при всей твоей отваге и при всех твоих придумках тебе на дано перепрыгнуть через века. Надо ведь еще, чтобы тот, кого спустя сто или двести лет это послание достигнет, внял ему и что-то совершил.
На сей раз долго Бурмасов почесывал в затылке, обдумывая его слова.
—Это, брат, наповал сразил ты меня…— проговорил он.— Мда, через века — оно и вправду затруднительно…— Но после минуты-другой раздумий добавил: — Хотя, впрочем, и тут мысль одну имею…
И Двоехоров, и фон Штраубе взглянули на него несколько удивленно.
—Ты — деспозин, так?— спросил он.— Стало быть, и дети твои, ежели появятся на свет, будут также деспозинами. И внуки, и правнуки — верно я понимаю?
—Вполне,— подтвердил фон Штраубе.
—И наделены будут тем же даром, что и ты?
—Да, это непреложный дар всего семейства Грааля…
—Вот все и решилось!— радостно воскликнул князь.— Тебе надо, как и Христофору, жениться, обзавестись потомками; они обзаведутся своими; так потомством своим и дотянешься через века!.. Вот только,— вдруг забеспокоился он,— ты ж, кажись, монах… Как там у вас в ордене касательно женитьбы?
—Я не принимал пострига,— сказал фон Штраубе.— Деспозины не принимают его — как раз во имя непресекновенности своего рода.
—C’est magnifique!
[58] — вновь возликовал Никита.— Вот и женишься! Только всенепременно тут, в России, чтобы потомок твой был в нужном месте в нужное время!.. А мы насчет своего потомства расстараемся, верно Христофор? Чтобы всегда было кому деспозинов поддержать!
