—Не лишенное мудрости рассуждение.
—Меня вот взять…— продолжал Двоехоров.— Всего-то деревушка в тридцать душ. Новое обмундирование пошил, а матушка все не может продать пеньку, чтоб я расплатился, от портняжки прячусь; что это как не согбенность души? А Бурмасов целое состояние в один миг просадил — и ему пустяк. Мне и то жалко, хоть плачь, а ему пустяк, понимаешь? Он еще и лесок продаст, чтобы друзей угостить. Это, брат, душа! Душа с несогбенным хребтом!.. А я, коли даже Бог даст в генералы когда-нибудь выслужусь, все одно буду, небось, рубли считать — согбенность в натуру въелась. Эх, да что там говорить!..— Он с печалью выпил шампанского.
Барону захотелось развеять его печаль.
—Но ты храбр, как лев, Христофор,— сказал он,— я сам тому свидетель. Это у трусов душа в поклон согнута в поклон, а такие, как ты, и пуле не поклонятся.
Христофор оставался по-прежнему задумчиво-печален.
—Так-то оно так, сказал,— пуле, это точно, не поклонюсь. Да и Бурмасов не поклонится, храбрец, каких мало. Однако ж у меня, хоть я и подпоручик уже, а душа моя перед любым генералом стынет. А Никита всего прапорщик, но ему — хоть бы фельдмаршал перед ним — все ничего, ни перед кем не стушуется… Хотя тут оно, может, и не в былом богатстве дело, а в происхождении — тут рюриковская кровь в жилах не дает себя забывать. Оттого с любым генералом себя ровней чувствует, если еще и не повыше. У меня ж только прадед мой менее ста лет назад, при Петре Великом дворянство получил, а пращуров моих, что были до него, ни в каких списках нет. Не знаю, как у вас, у немцев, а у нас это большое различие… Ты вот, к примеру, Карлуша, до какого колена предков своих исчислить можешь, а?
Фон Штраубе призадумался Его родовое древо уходило корнями в такую глубь веков, что и колена исчислить он не мог. Однако, хоть разум и прибрало хмелем, говорить о том не стал — и Двоехорова не хотелось еще более огорчать, и (что главное) слишком утягивал бы правдивый ответ к его тайне, коя предназначена была уж никак не для застольных бесед в ресторации.
К счастью, в этот миг Бурмасов распахнул дверь кабинета. Почему-то был он как туча хмур.
—Ну,— спросил его Двоехоров,— так что там еще за инкогнито?
И лакей уже просунул голову:
—Горячее подавать-с?
—Вон!— рыкнул на него князь так, что было неясно, лакей столь быстро затворил дверь или она захлопнулась сама от этого рыка.— И с инкогнитом покуда погоди,— бросил князь Двоехорову,— об этом после.— Затем, пристально глядя на фон Штраубе, произнес: — Ну, давай-ка, братец, быстро все выкладывай как на духу.
Фон Штраубе не понял:
—Что?
—А то самое! Сколько раз тебя за последнее время тут, в Петербурге, ухлопать пытались — вот что!
—Раз, наверно…— барон вынужден был задуматься, столь много раз было сие.— …Не то семь, не то восемь… Но откуда вы?.. Откуда ты?..
Никита оборвал его:
—После, после! А ну рассказывай, как было дело.
По виду князя фон Штраубе понял, что тот разузнал нечто важное. Касательно этих покушений он и не собирался что-либо таить — напротив, испытывал потребность поделиться с друзьями.
Покуда он рассказывал, Двоехоров все более вытаращивал в удивлении глаза и изредка восклицал: «Ну, право!..», «Да как же так?!.» — а Бурмасов становился все более хмур. Когда же фон Штраубе высказал свои соображения насчет двух различных сил, действовавших против него, князь проговорил, похмурнев еще сильнее:
—Тут, может, и поболе чем две…
—Инкогнито?— догадался фон Штраубе.
Бурмасов кивнул:
—Он, шельма… Жаль, не все могу рассказать — клятвой скреплен…— И вдруг с неожиданной русской легкостью ко всему сказал: — А, да черт с ней, с клятвой, когда такие дела! И клятва, чувствую, бесу была дана, а не Господу… Все та же Амалия, было дело, как-то надоумила меня в эти самые франкмасоны вступить…— Он обратился к Христофору: — Слыхал про такую братию?
Двоехоров наморщил лоб:
—Это навроде этих?.. Санкюлотов?— отяжелившимся от выпитого языком проговорил он.
—Ладно,— отмахнулся от него Никита,— не знаешь, так и не говори. Вот Карлуша знает небось.
Фон Штраубе кивнул.
—Ну и сподобило меня,— продолжал князь, обращаясь уже к нему одному,— вступить в братство их. Вначале даже любопытственно показалось: тайны всяческие, скелеты в подвале. Оказалось, среди них даже сам… Ладно, сию тайну все-таки соблюду, тем паче что он в этих покушениях на тебя уж точно не повинен… А вот что я понял через месяц-другой, так это что заговор они плетут. Против…— Тут он слегка покосился на Двоехорова.
—Да ты ладно, ты продолжай,— с довольно безразличным видом сказал Христофор.— Мы, Двоехоровы, всегда шпагой себе фортуну добывали, а не иудством, Считай, не слышу. Мне все эти заговоры нужны, как монаху Венерина болезнь. По мне, здравствовал бы командир полка генерал Воротынцев, ибо в последнее время благосклонен ко мне, супротив него никто, я так понимаю, не злоумышляет. А кто там повыше, хоть бы даже на троне — мне никакой потребности знать. Лишь покажите, кто государь, чтоб я голову куда нужно поворачивал во время плац-парадов.
Во всем этом фон Штраубе снова нашел подтверждение словам комтура Литты. Действительно, тут происходил заговор, о котором знали решительно все.
—В общем, ясно, против кого,— в подтверждение его мыслей сказал Никита.— А заговор, признаюсь тебе, Карлуша, скучнейшее для меня занятие. Они и мне тоже (хорошо Христофор выразился!)— как французская болезнь архиерею. Раза два побывал на их сборищах да и перестал. Так бы, глядишь, вовсе о них позабыл, кабы не этот нынче…
—Инкогнито,— подсказал Христофор.
—Он самый,— кивнул князь.— У них же там чины вроде как у нас в гвардии. Так вот, я и там прапорщик не более, а этот — навроде фельдмаршала, и я согласно принесенной при вступлении клятве должен все его приказания безоговорочно исполнять.
—И что же он тебе сейчас приказал?— спросил барон, кажется уже догадываясь.— Наверно, убить меня?
—Смотри, догадался,— спокойно ответил Никита.— Говорит, два раза уже их люди пробовали, да ничего не выходило… Видишь, только два! А ты сказал — восемь! £жели от восьми вычесть два, то это выходит…— После шампанского он не сразу подсчитал.— Выходит, кажись, шесть. От шести три вычесть, что ты на «иную силу» отписал, будет… будет три. Три да три, да два — как раз восемь выходит! Все сошлось! Стало быть, не две, а три силы против тебя ополчились, согласен с такой диспозицией?
—Похоже, по-твоему…
—Ладно, слушай дальше… Приказывает мне тебя на дуэли порешить — знает, что на шпагах я первый в полку… А сам векселя на одно имение из тех, что я Извольскому отписал, достает и сует их мне.
—Это на сколько ж денег?— снова вытаращил глаза Христофор.
—И не знаю даже,— пожал плечами князь,— тысяч, наверно, на сто. Вроде как половому за работу… Гляжу — сжигает их на свечи…
