Демоница уже поднесла кего губам чайную алюминиевую ложечку сводой. Авон икружка стоит рядом скроватью натумбочке, теперь, слоктей, еёвидно стало. Такая советская изфанеры тумбочка ибелой краской покрашена. Может, это инеад, абольница. Сельская, бедная. Стены голубые, потрескавшиеся местами, напотолке пятно отпотопа локального, иизвесть пожелтевшая там шелушится. Кружка солдатская алюминиевая граммов натриста, ивней вожделенная влага, нонедотянуться, далековата тумбочка скружкой. Вот вчём пытка!
Демонесса поднесла ложку скапелькой воды кгубам Левина, ионеёвтянул всебя.
—М-мм.
—Инепроси. Ещё ложечку— ивсё. Тынеглотай сразу, парень, апрополощи рот, апотом иглотай.
Голос услужительницы Вельзевула был нескрипучим— нормальный голос, ичётко московский акающий говорок прослеживался. Понятно, что все москвичи попадают вад. Тут имсамое иместо. Вторую ложечку воды Владимир Ильич, как исоветовала дьяволица, честно размазал попустыне Атакама.
—М-мм.
—Инепроси. Нельзя пока. Через десять минут ещё ложечку дам. Тебе утку надо?
Странная диета. Хотя ниразу Ильич небыл ваду, ничего про ихменю незнает.
—По-пекински?
—Хи-хи. По-писински. По-маленькому пи-пи хочешь?
Смех удемонессы был милый— колокольчики такие, ивообще голос высокий.
Левин прислушался корганизму. О, да! Онхотел пи-пи по-маленькому, нопомногу. Прямо, хотел-хотел!
—Хочу,— Владимир Ильич вымученно улыбнулся.
Если это пытка такая, тосейчас дьяволица скажет: «Анету! Ха-ха-ха».
—Держи.
Девушка нагнулась, сунув почти под нос Ильичу верхние полушария, исразу выпрямилась, держа вруке синюю пластмассовую штуковину.
—Хм, авынеотвернётесь?
Некомильфо журчать под пристальным взглядом демонессы.
—Чего ятам невидела, только что повязку тебе меняла, уронила ещё бинты кровавые, сейчас пол затирать вон.
Служительница ада сунула ему утку и, взяв судок скрасно-белыми бинтами, зашлёпала вьетнамками пополу всторону двери.
Вернулась девица сполушариями через пару минут стряпкой. Нарочито повернулась так, чтобы Левин лицезрел еёноги, растущие совсем неизушей, аизокруглой попки, изатёрла кровь надеревянном, без всяких линолеумов, полу, выпрямилась, поймав заинтересованный взгляд Владимира Ильича, иподмигнула.
—Всё, сейчас укол обезболивающий исоснотворным поставлю, испи доутра. Мне тоже хоть часик вздремнуть надо. Умотал тынас. Повернись налевый бок.
Уколы демоница ставила плохо. Больно. Ну, можно терпеть. Зато нагибается красиво.
Событие двадцатое
Все влюблённые клянутся исполнить больше, чем могут, анеисполняют даже возможного.
Парадокс Шекспира
Левин сидел натроне. Стул такой свысокой резной спинкой вертикальной исподлокотниками. Сидеть было жёстко инеудобно, наспинку неоткинешься— блюла она осанку государеву. Напротив был стол, тоже под стать трону: резной такой, длинный иовальный сногами, под лапы льва или другой какой кошки стилизованными. Стол был непустой. Там стояли всякие пробирки, реторты ипрочие химические мензурки сразноцветными жидкостями. Ещё настоле горела спиртовка, инад ней взакреплённой наштативе стеклянной колбе чего-то булькало ипузырилось. Зелёное и, должно быть, вонючее— витали пары ввоздухе, кои неназвать ароматом. Уколбы стоял тот самый волшебник всиних одеяниях салюминиевыми звёздами, наБФприклеенными. Колпак свой дедулька снял, онрядом натаком жеархиерейском троне лежал. Лукомор отвлёкся насекунду отварева иузрел Владимира Ильича.
—Ты, прыщ тупоголовый, чего здесь делаешь?— свёл кустовые брови колдун. Решительно свёл.
—Так-то явыше тебя буду. Иесли япрыщ, тотыпрыщик,— неполез засловом вкарман Левин.
Отбрил Лукомора. Один— ноль.
—Дебил ты, прыщ!— один— один.— Говори, чего явился, чего ещё надо, магию тебе дал. Реинкарнировал опять. Надо чего? Говори быстро, проси мало, кланяйся низко.
—Ачего просить?
Неготов был ктакому повороту событий Ильич. Иговорит Лукомор наэтот раз внятно.
—От, дебил. Дебилоид. Дебилушка. Олигофрен. Даун. Полудурок. Иван-дурак.
—Владимиром родители назвали,— само вырвалось.
—Хрен тебе! Будешь Костиком,— совсем озверел звездатый.
—Хватит обзываться! Тызнаешь чего? Тымне объясни, что происходит, где это яоказался?— вспомнил дьяволицу вбелых одеждах Левин.
—Лёгких путей ищешь, магию тебе нахаляву, жизнь новую, атеперь ещё изнания подавай. Ты, давай, нестесняйся, весь список озвучь,— подпрыгнул кнему Лукомор.
—Ты, преподобный, некричи, холерик, что ли? А, да! Что сМарьяной хотелось быузнать. Где она? Жива? Аможно еёсюда комне?
Скромность только выпускниц Смольного института украшает.
—Сам тыхолерик! Н-да, связался стобой. Ладно, последнее желание твоё исполню. Знание дам. Или Марьяну? Выбирай.
—Чего выбирать? Марьяну, естественно, куда мне без Дюймовочки моей. Пропаду.
—Э! Осебе только думаешь.
—Иотебе могу…
—Нехорохорься, даун.
Лукомор склонил голову набок. Потом надругой. Ивдруг махом оказался сдругой стороны откресла, теперь слевого бока.
—Тоже так хочу!— восхитился Владимир Ильич.
—Все втвоих руках…
Колдун всинем плаще исэтой стороны голову попереваливал нахуденьких своих плечах. Посопел. Левин его неперебивал. Пусть сопит. Наконец морщинистое лицо Лукомора разгладилось чуть, неначернослив сморщенный стало похоже, апросто наурюк.
—Знаешь, Костик, анравишься тымне. Хрен стобой. Телекинеза недам, даже непроси. Сам попытайся научиться, авот знания парня дам тебе. Хороший был паренёк. Дурак, правда. Как тыпочти,— Лукомор щёлкнул пальцами.— ИМарьяну… Ну, как получится. Отнеё зависит,— иснова щёлкнул культяпками.
—Спасибо…
—Ты, вот что, дебил… Тытам аккуратней. Больше наменя ненадейся. Сам. Всё сам.
Исловно нет больше Левина вэтой химлаборатории, Лукомор снова переместился кколбе своей и, бормоча хрень тарабарскую, принюхался кзловонию. Пахло как всвинарнике. Губки колдун гузкой сделал, брови ещё гуще насупил иизкрасной пробирки долил взловоняющую колбу. Парок пошёл чёрный изгорлышка, изавоняло ужсовсем тошнотворно— хлоркой какой. Иглаза защипало— нуточно хлоркой. Левин закрыл глаза, идаже нос попытался пальцами зажать.
Что-то бухнуло втемноте, инавсякий случай Владимир Ильич решил глаза открыть. Онлежал натой самой высокой кровати, прикрытый простынкой, авпалате больничной, аэто была именно больничная палата, старушка всинем халате мыла длиннющей шваброй крашеный коричневой краской пол. Пол местами был облуплен, аместами вытерт, ииз-под коричневой краски проглядывала светло-коричневая. Иэто изведра этого бабулькиного хлоркой так радостно несло. Непожалела уборщица хлорки, сыпанула так сыпанула. Ачего, больница же, тут смикробами нужно активно бороться. Тут всякие бациллы могут много вреда принести.
