—Да ладно тебе, Маша, комплексовать. Шеф только рад будет хлебом-солью нас встретить, ему же скучно на пенсии.
—Горчаков, вот я, когда выйду на пенсию, буду небо благословлять, что не вижу твоей рожи каждый божий день.
—Так мы вместе выйдем, ты забыла? В компании пришли, в компании и уйдем. И куда ты денешься от моей рожи? Еще за счастье сочтешь мне хлеб-соль поднести, все развлечение.
—Горчаков, у тебя опасная мания: тебе кажется, что для всех огромное счастье тебя накормить.
—Что есть, то есть,— легко согласился Горчаков.— С этой манией мне легче жить.
Шеф действительно встретил нас хлебом-солью, то есть бутербродами с колбасой, пирожными (интересно, для себя купил или специально к нашему приходу?), чаем, кофе, даже шампанским, «Советским», полусухим, как я люблю (откуда знает?). Но я отказалась. Конца рабочим суткам не предвиделось, а стоит мне выпить, и я клюю носом. Потом отметим, настоящим шампанским, французским.
После дежурных приветствий и обменов протокольными новостями — кто из горпрокуратуры ушел на пенсию, кто помер, а кто сбежал на гражданку, мы приступили к делу. Горчаков вытащил копию гороховского приговора, шеф нацепил очки и мечтательно улыбнулся.
—Конечно, помню это дело. И Горохова хорошо помню. Я ведь с ним знаком был еще до процесса…
—Как это?— я не поверила своим ушам. Шеф знал подсудимого, в отношении которого должен был поддерживать обвинение, и не заявил самоотвод?
—Не пугайтесь, Мария Сергеевна, знал я его шапочно, даже знакомством это назвать нельзя, это я погорячился. Был я тогда молодым следователем, семьей не обремененным, свободное время, если оно выдавалось, проводил весело. И забурился как-то к одному своему приятелю, тот к юриспруденции отношения не имел, был приличным человеком, искусствоведом, преподавал в институте культуры и отдыха имени вдовы вождя…
—Чего?— переспросил Горчаков.
—А, вы не знаете… Так раньше подшучивали над институтом культуры имени Крупской. По-моему, он и сейчас там преподает, хотя мы давно не виделись.
—А что преподает?— уточнила я на всякий случай, и шеф ответил именно так, как я и предполагала.
—Всемирную историю искусств. Он уж старенький совсем, вредный стал.
Я не стала вслух комментировать эту характеристику, но про себя горячо с ней согласилась.
—Так вот, проснулись мы с ним воскресным утром у него дома, я сбегал в гастроном, купил котлет магазинных, по семь копеек. Отрава страшная, но желудки были луженые, и, главное, под водку-то не все равно?
Горчаков во все глаза смотрел на шефа. Наверное, он и не подозревал, что наш Владимир Иванович когда-то тоже был молодым, употреблял спиртное, может даже, иногда и сверх меры, и тоже любил поесть. Или Горчаков думает, что у него монополия?
—На разносолы денег не было,— пояснил шеф.— И только мы стол накрыли — звонок в дверь. Юрка говорит — это сосед пришел. Впустил этого соседа. Мужчина еще не старый, и даже симпатичный, но какой-то не от мира сего. Костюм чистенький, глаженый, но такой заношенный, что кое-где аж до прорех протерся. Ботинки форменные офицерские, явно на помойке подобрал, потому что тоже заношены до неприличия, нормальные люди такую обувь уже выбрасывают. Ну, такой бедностью от него повеяло, у меня аж сердце зашлось. А когда он на столе увидел эти жуткие котлеты магазинные, они ведь твердые были, как мыло, и на вкус такие же, мясом там и не пахло, булка да субпродукты… Так вот, как увидел он эти котлеты, так аж в лице переменился. Наверняка голодал. Мы с Юркой его к столу пригласили, налили, но пить он не стал. Можно, говорит, я котлетку съем? И не успели мы опомниться, как он руками, без хлеба, в рот отправил три котлеты подряд и, прямо не жуя, проглотил. Ну, или, может, мне так показалось. Потом отрезал кусок от бруска масла сливочного и тоже в рот отправил. Спасибо, говорит, ребята, хорошо. Посидел еще немного и ушел. Я Юрку спрашиваю, что за чудик. Он мне и рассказал, что это — Петр Горохов, самый крупный в городе торговец бриллиантами, самый богатый человек в ту пору в Ленинграде, местный наш миллионер Корейко, а к нему, к Юрке, заходит иногда, потому что Юрка его жалеет, подкармливает.
Мы с Лешкой слушали, раскрыв рот, и на этих словах прыснули. Шеф продолжал:
—Это сейчас в ювелирных что угодно к вашим услугам. А тогда ничего не было, мастера покупали камни на черном рынке, и этот Горохов самым крупным дилером был, как сейчас сказали бы. У меня в голове не укладывалось, как, будучи самым богатым человеком, можно жрать соседские деревянные котлеты. Ведь явно с голоду помирал, когда к Юрке заглянул. Я Юрку спрашиваю: это он что, маскируется? От ОБХСС прячется, нищего изображает? Юрка мне отвечает: ничего он не маскируется, никого не изображает, он всегда такой. И дома у него мышь повесится, живет как бомж, лампочку лишний раз не включит, электричество экономит, свечки жжет. Я тогда, признаться, решил, что Юрка привирает. Ну, захотелось ему зачем-то странноватого соседа представить подпольным богатеем. Но лет через восемь-десять, уже будучи прокурором, сел я в дело Горохова. Расследовал Комитет госбезопасности, рассматривал горсуд, меня туда отправили от городской прокуратуры обвинение поддерживать. Дело я читал, как роман. Оказалось, что Юрка ничего не приврал. У Горохова изъяли драгоценных камней на сумму более трехсот тысяч рублей, да тут же написано,— он потряс приговором.
А если учесть, что хорошая машина стоила тогда три тысячи, то, сами понимаете. Горохов мог дворец себе построить и черную икру ложками есть. А ел магазинные котлеты по семь копеек, и то чужие…
Шеф замолчал, вспоминая молодость, котлеты по семь копеек, чудака Горохова… Мы не мешали.
—Значит, он так от дел и не отошел,— заметил чуть позже шеф.
—Да, у него в крупу с мукой бриллианты заныканы,— рассказал Лешка.
—Да, очень похоже. В семьдесят восьмом он бриллианты в мыло хозяйственное прятал, утапливал камешек в мыло и сверху заваривал. Он почему так жил? Боялся воров. А воры, уж какие бы они неразборчивые ни были, вряд ли позарились бы на кусок вонючего хозяйственного мыла. Знаете, какое раньше мыло хозяйственное было? Жуть! Да нет, откуда вам знать?
—Владимир Иванович,— спросила я,— ну ладно раньше, вы говорите, ювелиры у него камни покупали, был спрос. А теперь-то кому он камни продавал?
—Думаю, что он сменил немного профиль,— после короткого раздумья ответил шеф.— Думаю, что он переквалифицировался на спекуляцию редкими камнями, и клиентами его стали не ювелиры, а коллекционеры. Теперь обычными камнями никого не удивишь, вон, иди в любой ювелирный и покупай, хоть бриллианты, хоть сапфиры. А вот камни с именем, с историей, фамильные драгоценности русских аристократов — тема интересная.
Он пошуршал листочками приговора.
—Вы, ребятки, посмотрите, тут свидетелями допрашивали нескольких любопытных личностей. Потомков столбовых дворян. И между прочим, одного из потомков князей Юсуповых. Вернее, одну из потомиц.
