Он не являлся прямым потомком рода Уэстоверов, а просто дальним кузеном, про которого более именитые родственники мужского пола забыли и которым пренебрегали. Свет был потрясен, когда объявили имя нового герцога. Шептались, что он родом из простой йоркширской семьи, его мать была дочерью немца-переплетчика, а отец – бедным приходским священником, состоящим в дальнем родстве с Уэс-товерами.
Молодой герцог не был обескуражен. Возможно, его мать и была дочерью переплетчика, а отец бедным священником, зато он умел экономить и вести дела. Хватило нескольких месяцев, чтобы навести порядоктам, где из века в век хозяйством занимались неумело и спустя рукава. А через несколько лет он смог вернуть имению его былое величие, добившись богатства и процветания.
Столпы светского общества презрительно фыркали, заявляя, что никогда не примут как равного этого титулованного простолюдина, к тому же торговца. Представители среднего поколения, особенно те, у кого были дочки на выданье, придерживались другого мнения. Герцог Мессингейл был богат, как Крез, и холост. Подобные достоинства вполне искупали недостатки. Поэтому в конце концов герцог был принят в обществе, невзирая на грубоватую речь и отсутствие изысканных манер.
Бет сделала несколько шагов вперед, и дед наконец обернулся к ней. Она низко присела в реверансе:
– Вы звали меня, милорд?
Пальцы герцога сжимали серебряный набалдашник трости. Он бросил на внучку мрачный взгляд из-под седых кустистых бровей.
– Не стой там как дурочка. Садись.
Бет улыбнулась и устроилась в кресле напротив, с интересом разглядывая две разбитые фаянсовые чашки на полу перед камином.
– Это из нового сервиза?
Он сгорбился еще больше.
– Дурацкий голубой цвет.
– Возможно, стоит пользоваться золотым блюдом. Его можно согнуть, а вот разбить не получится при всем желании. Мне, однако, страшно подумать, во что превратится бедная каминная ширма после очередной атаки.
Дед вспыхнул:
– Я бы не стал ничем швыряться, если бы не чертова газета, набитая глупостями. – Он сморщился, взглянув на смятый ком бумаги возле своего локтя. – Идиоты!
– Зачем тогда читать газету? Вы всегда так расстраиваетесь.
– Важно знать, что делается в мире. Сидим тут, в деревне, как будто похороненные заживо. – Он посмотрел вниз, на изуродованные подагрой ноги. Герцог мог ходить, но только на короткие расстояния, опираясь на палку.
Бет потянулась к деду и похлопала его по руке.
– Дедушка, мне больно видеть вас таким расстроенным. Мы, может быть, и не в гуще лондонских событий, но ведь и не в монастыре же!
– Почти что в монастыре, можно и так сказать. Настолько далеко от остального мира…
– Верно. – Бет вздохнула. Ей вдруг стало грустно. – Что касается меня, мне обидно! Чем здесь заняться? Только вести дом и надзирать за слугами в этом огромном роскошном имении. Здесь полным-полно книг, есть лошади для прогулки, цветы, чтобы украшать комнаты, чудесные вышивки, которые следует закончить, и еще множество дел – всех не перечислить! И они занимают все мое время. Это тяжелое бремя, но я делаю что в моих силах.
Герцог мрачно взглянул на Бет.
– Ты закончила? Она подмигнула:
– Нет. Еще у меня есть вы с Шарлоттой, и я очень благодарна вам за компанию.
Конечно, деду не понравился ее ответ, но он все же не смог сдержать любящей улыбки.
– Я рад, что ты тут, со мной. Но я не хочу, чтобы ты сидела здесь, как в темнице, и проходили напрасно твои лучшие годы. – Дед плотнее закутался в шаль. По его лицу она видела: он очень взволнован. Брови нахмурились, а губы сжались в нитку. С минуту он молчал, а потом посмотрел на внучку. – Вот почему я послал за тобой. Бет, тебе нужен муж, который заботился бы о тебе, когда меня не станет. Ты этого заслуживаешь.
Она молча смотрела не него и размышляла. Не в первый раз дедушка затевал подобный разговор. Но никогда еще он не высказывался столь открыто.
– Что произошло на сей раз?
Его лицо потемнело, рука беспокойно поправляла лежащее на коленях одеяло.
– В последнее время я много думал. Я не очень хорошо с тобой поступил. Твоему отцу вряд ли понравилось бы, что ты пропадаешь зазря.
– Я вполне счастлива.
– Возможно, с мужем ты была бы счастливее. Как знать?
– Не исключено, что и вам было бы лучше с новой женой.
Он поморщился:
– Это разные вещи! Мне восемьдесят один год!
– А мне двадцать пять, и я в точности знаю, чего мне хочется и когда. Я сама руковожу своей жизнью, и мне не нужна ваша помощь, большое спасибо.
Он печально посмотрел на нее:
– Ты хотя бы могла попытаться.
Она вздохнула:
– Может быть, вы и правы. Мне начать отбор кандидатов прямо сейчас? Я запланировала на сегодня пикник, но, полагаю, его можно отложить до завтра.
– Не пытайтесь превратить это в шутку, мисс Острый Язычок! Следовало официально представить тебя обществу в твой семнадцатый день рождения, но дядя Редмонд оказался настолько бестактен, что умер в этот день от какой-то глупой детской болячки. Затем твоя кузина Гертруда последовала той же дорожкой, и нам снова пришлось объявлять траур.
– Как грубо с их стороны. Ненавижу их обоих.
Дед взглянул на нее строго:
– Дерзкая девчонка!
– Это только с вами, – с улыбкой возразила она.
– Ха! – Дед, однако, не улыбнулся ей в ответ, как сделал бы на его месте кто другой. Напротив, он нахмурился еще больше, теребя концы шали.
Громко тикали часы. За окнами весело щебетали птицы. Ей бы сейчас просто сидеть, как всегда наслаждаясь чудесным днем. Однако замечание Джеймсона о странном поведении деда не шло у Бет из головы, и она внимательно рассматривала его из-под ресниц.
Сегодня он горбился сильнее обычного, и вокруг глаз залегли тяжелые тени. Но больше всего Бет беспокоил синеватый оттенок его бледной кожи.
– Я принял решение, Бет. – Дед внезапно нарушил царящее в библиотеке молчание. – На этот раз я представлю тебя светскому обществу, что бы ни случилось.
Бет захлопала ресницами.
– Дедушка, но мне слишком много лет! Я стану посмешищем для всего Лондона.
– Чепуха! Может, ты и старовата немного, хотя, глядя на тебя, никто этого не скажет. Ты моя единственная внучка. Титул перейдет к этому дураку Тикему, но ты унаследуешь все остальное, в том числе и дом.
– Вы ведь не можете разделить титул и имение! Это несерьезно.
– Мне восемьдесят один год, и я могу делать что пожелаю, – раздраженно возразил он. – Дом и титул должен был унаследовать твой отец. К сожалению, его век оказался слишком короток.
