—Ты боялся?
—Нет.— Говорить было очень больно.
—Тебе ведь уже доводилось убивать.
—То было другое. Мы были один на один, друг против друга, почти в одинаковом положении, а здесь…— Слезы вновь потекли по моим щекам.— Я понимаю, что это враг, понимаю, что если не я, то он. Но ведь так нельзя… Убивать того, кто не может тебе ответить, стрелять когда тебя даже не видят. Это… нечестно.
—Нечестно.— С тяжелым вздохом повторила Лея и сжала мою руку.— Ты правильно сказал, если не я, то он. Это война Слейвин, а на войне нет понятия «честность». Каждый пытается выстрелить первым, а возможность сделать это исподтишка вообще горячо приветствуется.
—Я не помню, чтобы они так делали.
—Что ты хочешь сказать?
—Ты ведь видела, что спрятано под их шлемами? Такие же точно лица, как твое или мое. Кто знает, может быть, они такие же люди как мы. Может быть они — это мы через сто, двести лет… Во всяком случае, они не стреляют в спину.
Лея грустно улыбнулась и осторожно погладила меня по лбу, немного взъерошив волосы.
—Это очень хорошее качество — испытывать жалость к своему врагу. Ты можешь гордиться этим.
—Нечем тут гордиться… У меня было ощущение, что я стреляю в человека.
—Но это не человек, Слейвин, это твой враг. Этот враг угрожает твоим близким, твоя семья у него в заточении и твой мир под угрозой уничтожения.
—Ты говоришь, прям как Танк.— Горько усмехнулся я.
—Наверное.— Кончики ее пальцев осторожно скользнули по моей щеке.— Ты великий воин, поверь в это. Но чтобы быть им, ты должен найти в себе силы, должен переступить этот порог. По-другому просто нельзя.
—Да, я знаю.
—Я знаю, что ты знаешь.— Девушка тепло улыбнулась.— А теперь ступай, тебе нужно отдохнуть.
Я встал, пошел к выходу, но остановился. Противоречие жгло меня изнутри, мне нужно было хоть как-то избавиться от него. Поэтому я повернулся и тихо произнес:
—Ты права, это не человек. Они те, кем человеку стоило бы быть.
Лея опустила голову, но я видел то же самое противоречие в ее глазах.
—Да.— Прошептала она.— Я знаю.
С этими мыслями и косыми взглядами окружающих я прожил еще несколько дней. Ни с кем не общаясь, практически не выходя из комнаты, изредка позволяя заглядывать к себе только Лее. Она… они все были правы. Я очень хорошо помнил день вторжения. Все те ужасы, что творились тогда вокруг. Знание того, что мои родные могли томиться где-то в уголках этой громадной башни или, просто погибли под бездушным обстрелом, постоянно сверлило мне мозг. А тела товарищей, зачастую в ужасном состоянии, принесенные после стычек с Фантомами, только усугубляли мрачную картину. Все это, разумеется, подогревало во мне гнев, ярость и, что самое страшное, ненависть…
Вообще ненависть поганая штука. Кто бы что ни рассказывал про праведную, справедливую ненависть, это все хрень. Самая хреновая хрень, какую можно себе только представить. Ненависть еще худший советчик чем страх, я так думаю. Было плохое, было ужасное, я не спорю, но я видел то, что я видел. В те месяцы, что нас готовили, мы постоянно просматривали видеозаписи с поля боя. Как я уже говорил, Лея с Танком придумали крепить маленькие камеры на жилеты солдат. Используя полученные в бою данные, мы могли изучать тактику врага. Именно это во многом и помогло нам столь блестяще показать себя на первом персональном задании. Не скрою, я просматривал видео-файлы тщательней всех. И я все видел… Они никогда не стреляли в спину. И ни разу не добивали того, кто потерял оружие и способность обороняться. Вернее, добивали, конечно, но без той жестокости, без того наслаждения, которое присуще человеку. Они были жестокими инопланетными захватчиками, убийцами без сомнений, но они не были лишены благородства. Так мне думалось. Я наблюдал за этим и с экранов мониторов и на групповых операциях, где нас, новичков, держали на подхвате. И теперь, неделю спустя после нашего первого задания, я все еще просыпался в холодном поту, а из глаз моих сочились слезы… Можете смеяться, крутить пальцем у виска и твердить, что на моем месте поступили бы совсем иначе. Многие из моих друзей по убежищу так и делали. Но на это, я отвечал им и отвечу вам — есть прекрасная вещь, проповеданная две с лишним тысячи назад, в крохотном городке, в пустыне. Имя ей Любовь, а одно из названий — Сострадание…
Как бы там ни было шло время. Побыв в одиночестве, перенеся не один десяток нарядов вне очереди и других трудовых повинностей, я заработал второй билет. Меня простили. Ну как простили, хотя бы снова стали здороваться. Уже этого было достаточно. А еще через несколько дней мы получили второе задание. По его результатам, победителем по количеству убитых стала моя винтовка. Лея потом шепнула мне, что если бы история повторилась, Танк просто бы вышвырнул меня из убежища и все. Она была рада, что я справился. А я… Жизнь продолжалась.
Продолжалась… И время шло. Конец апреля, за ним и май угасал. Задания давали все чаще, они становились все сложнее. И мы становились лучше, мы были лучшими. Но, несмотря на слаженную работу в отряде, дома мы держались подальше друг от друга. Как-то так сложилось — Данте проводил все время с Тэкео. Либо они тренировались, либо предавались философии востока, либо делали все одновременно. Тэкео старался добиться от Лешки максимальной виртуозности в работе с клинком и это ему удавалось. Порой Данте развивал такую скорость, что оружия и рук вовсе не было видно. Меч буквально растворялся на глазах, и были слышны лишь звуки рассекаемого воздуха. Этому способствовал огромный рост и длинные руки Данте. Саня стал приближенным Танка. Они настолько породнились, что зачастую запирались в комнате и распивали найденный в ходках алкоголь, курили дорогие сигареты и мечтали о том, как они будут отрываться после победы. Катя была с Лешкой, в те редкие моменты, когда он не был с Тэкео. В оставшееся время она занималась уборкой, следила за посевами, запасами продовольствия, по мелочи помогала Лее. Рика общалась со всеми, но и часто проводила время одна, сидя в общей зале с видавшей виды книгой в руках. Лея постоянно подначивала меня подойти к ней, но я все не решался. Я вообще практически ни с кем не общался. Когда возвращались с задания, я быстро уходил в свою комнату, падал на жесткую кровать и… ни хрена не делал. Оглядываясь назад я понимаю, каким придурком был и как глупо разбазаривал свое время. Но тогда, мои душевные переживания типа «Ах, я так ее люблю, а она не замечает этого!» или «Я буду холоден как лед, добьюсь успеха. Стану лучшим и она обратит на меня внимание!», казались мне вполне себе здравыми. По вечерам, когда основная масса народу отчаливала в горизонт, я приходил к Лее. Это случалось не часто, но когда звезды сходились и нам никто не мешал, мы разговаривали. Обо всем и ни о чем. С моей стороны в этом была некоторая корысть, ведь это было так здорово, видеть, как Лея на меня смотрит. Мне казалось, что ни один человек на всей планете не верил в меня так, как верила она. Это придавало мне сил. Действительно, Лея здорово поднимала мою самооценку. И я немного радостнее смотрел на мир.
