Некоторое время сенатор Фага обдумывал слова Радбуда, после чего продолжил:
–Второе моё предположение заключается в том, что все мы стали жертвами грандиозной, тщательно продуманной мистификации со стороны посланников Герметикона.
Наамар ничего не ответил сенатору Мэя, но по его тону собеседники догадались, что он скорее поверил Радбуду.
–Объясни,– попросила Феодора.– Им это зачем?
–Они не скрывают, что, по их меркам, Траймонго – хорошо развитая планета. Похоже, они не ожидали встретить здесь настолько сильную цивилизацию, и если предположить, что их это не устраивает, то создание на планете хаоса следует признать прекрасным началом как для завоевания, так и для экономического поглощения.
–Вызвать планетарную панику ради семи дней хаоса?– недоверчиво протянул Радбуд.
–Семь дней хаоса – это очень много,– твёрдо сказал Наамар.– И кто знает, каким будет следующий шаг?
Предположение прозвучало… тоже цинично и тоже правдоподобно. Во всяком случае, в таких действиях прослеживалась логика. Логика весьма циничных людей.
–Они достаточно разобрались в наших реалиях и могли просто дождаться начала войны,– высказала своё мнение Феодора.– Хаоса было бы предостаточно, и длился бы он много дольше недели.
–Мы не знаем их следующий шаг,– повторил Наамар.– Кроме того, по окончании войны им пришлось бы иметь дело с сильной, целеустремлённой центральной властью, с планетой, находящейся под управлением лидера, который ни за что не предаст интересы Траймонго.
Кого сенатор Фага считал этим лидером, спрашивать не имело смысла.
–Я не убеждена,– после короткого раздумья ответила Феодора.– Я много общалась с пришельцами и верю в их честность.
–Из нас троих с пришельцами не общался только я, но мне ближе позиция Феодоры,– добавил Радбуд.– Наамар, твои теории любопытны, но неправдоподобны.
–Сейчас нам нужно сосредоточиться на спасении людей,– добавила сенатор Уло.– Время на подготовку есть.
–Вы можете уточнить, что нас ожидает?– спросил Радбуд.– Хотя бы примерно?
–Помпилио сказал, что всё зависит от размера астероида,– произнесла Феодора.– От кратера и сильного землетрясения до катастрофы планетарного масштаба, грозящей уничтожением цивилизации.
–А планета?
–Скорее всего уцелеет. Но всё зависит…
–От размера астероида, я понял.– Радбуд грустно усмехнулся.
–Помпилио сказал, что есть вероятность переждать катастрофу в горах, поэтому я уже начала подготовку к эвакуации и советую вам сделать то же самое. Прятаться в укрытиях придётся минимум год. А потом…
–Потом начнём всё сначала,– закончил на неё Радбуд.
–Да, всё сначала.
–На всякий случай напоминаю, что у меня есть межпланетный корабль,– подал голос Наамар.
–Хочешь сбежать?– хмыкнул сенатор Мэя.
–Вы почти убедили меня в том, что катастрофа неизбежна, а раз так – зачем рисковать? Мы с вами можем пересидеть опасное время не в горах, а на другой планете, в комфорте и удобстве. Я уточнял: золото у них имеет ту же цену, что у нас, мы с вами не испытываем в нём недостатка и можем вообще никогда не возвращаться на Траймонго.
–Улетай,– сухо сказал Радбуд.– Всем станет легче.
Однако его мнение Наамара не интересовало.
–Феодора?
–Я согласна с Радбудом…
–Нет!– перебил женщину Наамар. Маска хладнокровного, высокомерного сенатора неожиданно слетела с Наамара, и молодой мужчина заговорил эмоционально, сбивчиво, торопливо и очень искренне.– Феодора, пожалуйста… всё очень серьёзно… пожалуйста… Да, я готовил войну, но сейчас не об этом, сейчас о тебе. Ты не должна пропадать… не должна рисковать… не надо, пожалуйста… я знаю, что тебе важно делать то, что ты должна делать, но я… я умоляю тебя – улетай… Пожалуйста, не оставайся здесь.
И его речь неожиданно изумила собеседников, привыкших видеть сенатора Фага агрессивным и всегда уверенным в себе. Изумила и заставила вспомнить, что он был трижды отвергнут. Радбуд и Феодора считали, что отказ породил в нём ненависть, а сейчас… то ли она отступила, то ли всегда была лишь инструментом, с помощью которой потомок дара продолжал бороться за свою любовь.
–Я – сенатор Уло, Наамар,– через силу ответила женщина.– Я не могу улететь.
–Радбуд, поговори с ней!
–Я…
–Тряпка!– взорвался Наамар.– Прикажи ей, скотина! Почему ты молчишь?! Спаси её и своего ребёнка! Спаси её!
–Откуда ты знаешь?– изумилась Феодора, и её вскрик заставил Наамара опомниться.
–Я лучше вас готовился к войне,– угрюмо ответил сенатор Фага.
Почти минуту в эфире царила тишина, затем женщина произнесла:
–Я готовлю эвакуацию и советую вам сделать то же самое.
Отключила передатчик и шумно выдохнула. Или всхлипнула. И прижала ладонь к животу.
«Они оба хотят, чтобы я улетела… Человек, которого я люблю, и человек, который любит меня. Ненавидящие друг друга. Оба хотят, чтобы я покинула планету, спаслась, а потом… а потом, вернулась. Если будет куда возвращаться. Они оба боятся за меня и хотят, чтобы я выжила. А я? Я понимаю, что всё изменилось и теперь я должна думать не только о себе, но… Но я и раньше должна была думать не только о себе…»
Безусловно, разница есть: думать о чужих людях и крошечном ребёнке. И для многих, очень многих людей выбор был бы очевиден – улететь, раз есть возможность, не рисковать собой и родным человечком, которому только предстоит появиться на свет. Для очень многих людей, которые бы наверняка назвали Феодору холодной сукой.
Потому что она вышла из комнаты, посмотрела на секретаря и уверенным голосом распорядилась:
–Через час соберите министров. У нас очень много дел.
* * *
«Она не улетит!»
Ужасное понимание накрыло Наамара с головой и погребло под собой, как погребает шахтёров обрушившаяся порода: до невозможности дышать, до паники, до ощущения, что всё закончилось.
«Она приняла решение! Она не улетит!»
И возникает ощущение полнейшей бессмысленности происходящего – ведь она не улетит, останется ждать катастрофу и будет пытаться её пережить. И наверняка погибнет, потому что пережить её, если верить рассказам пришельцев, почти невозможно.
«Феодора погибнет!»
И тем обессмыслит всё, абсолютно всё, потому что всё, что Наамар делал до сих пор, он делал ради неё – пытался доказать, что Феодора ошиблась, выбрав Радбуда, что только он, Наамар, достоин её, только он сможет позаботиться о ней и сделать всё, абсолютно всё, чтобы она была счастлива. И плевать, что он был отвергнут,– она ошиблась, поддалась увлечению.
Плевать на всё.
