Миссис Уоллис взяла фонарь и направилась вниз по лестнице. Триона, следуя за ней, не смогла удержаться от стона:
— У меня все тело болит от верховой езды. Когда-нибудь мне полегчает? Сил никаких нет.
Миссис Уоллис хмыкнула:
— Неудивительно! Нынче утром вы так долго катались без Фергюсона! Я даже беспокоилась, потому что вас не было целых два часа.
— Теперь я сожалею о каждой минуте, проведенной в седле.
Миссис Уоллис ответила ей понимающей улыбкой:
— Я считаю, что это пойдет вам на благо. Его светлость будет очень доволен. Вся его жизнь в лошадях. Он живет и дышит ими.
Помолчав, миссис Уоллис добавила:
— Хуже то, что он заставляет этих необузданных девчонок делать то же самое. Он берет их на верховую прогулку каждый день, какая бы ни была погода, светит ли солнце или идет дождь.
«Потому что он их любит». После отъезда Хью Триона снова и снова переживала их ссору. И каждый раз вздрагивала, вспоминая тот момент, когда она обвинила его в неспособности отдавать себя чувствам, а не только заботам. Это, конечно, было сказано в запальчивости. Она наговорила ему тогда много неприятных слов, и слова эти достигли одной цели — огорчили его и восстановили против нее. А она, в свою очередь, была разгневана и обижена им.
Горло Трионы сжалось от этих воспоминаний, и ей пришлось откашляться, прежде чем она заговорила снова.
— Почему вы называете девочек «необузданными»?
— Они избалованы. Будь они моими дочерьми, я бы задала им хорошую трепку. Его светлость не замечает, сколько с ними хлопот. Когда он дома, они шелковые, но стоит ему отлучиться на десять минут… — Она поморщилась: — На прошлой неделе одна из них насыпала соли в сахарницу, но, к счастью, я это обнаружила прежде, чем поставить ее на стол!
Триона усмехнулась:
— Мои братья тоже немало бедокурили. Особенно Уильям. Тот постоянно придумывал все новые проказы и вечно попадал впросак.
Она на мгновение поддалась тоске по дому. Что сейчас делают ее братья и сестры?
Должно быть, ее чувства отразились на лице, потому что, взглянув на нее, миссис Уоллис смягчилась:
— Что поделаешь, дети всегда остаются детьми.
— Если не считать того, что Уильяму двадцать и ему пора бы уже повзрослеть.
Сегодня она напишет очередное письмо своим родным. Кейтлин писать не любила, как и Уильям, как и Роберт. Но на Майкла и Мэри можно было рассчитывать, и она ожидала от них длинных и подробных писем — отчетов о том, что происходит в Уитберне. Она представляла, как сейчас все они сидят возле небольшого камина. Мэри вяжет или вышивает, потому что она никогда не сидела без дела. Роберт, возможно, читает какую-нибудь приглянувшуюся ему книгу, чтобы подольститься к отцу, в то же время успевая посмеиваться над Кейтлин, не читающей ничего, кроме дамских модных журналов. Уильям, должно быть, прохлаждается, стоя у каминной полки, и рассуждает о лошадях, охоте или о каком-нибудь своем новом хобби, а Майкл, все еще чувствующий себя неважно, сидит на старом красном диване, закутанный, как куль, потому что в доме холодно.
Она скучала даже по вечному нытью и жалобам Роберта! Ведь в Гилмертоне было так пусто, что казалось, будто во всех его залах и коридорах любой звук отдается эхом. А то, что они с Хью повздорили и разошлись во мнениях на столь сложный вопрос, как отношение к детям, только усугубляло ее тоску.
— Вы, наверное, собираетесь навестить свою бабушку, миледи? Правда, сегодня Лайам поедет в город с поручением от кухарки и не сможет отвезти вас, а Фергюсона, как вы знаете, нет дома.
— Нет, — ответила Триона, — по средам бабушка всегда ездит с визитами. Поэтому я поеду к ней завтра.
— Очень хорошо, миледи. Как мило, что вы навещаете ее.
— Она для меня так много значит. К тому же бабушка должна объяснить мне, как вылечить эту боль в мышцах.
Триона последовала по лестнице в коридор за миссис Уоллис. Лайам и Ангус чистили серебро в столовой, достаточно близко от парадной двери, чтобы услышать, если кто-нибудь постучит.
— Замечательно, что ваша бабушка разбирается в травах, — сказала домоправительница.
— Она всю жизнь умела лечить. К тому же еще управляет мельницами, которые муж оставил ей в наследство.
— О! — Глаза миссис Уоллис округлились. — Это и есть знаменитые мельницы Херста!
— Да, они самые.
— Вы никогда не упоминали, что ваша бабушка и есть та самая старая Нора из Херст-Холла.
— Это именно так.
Лицо миссис Уоллис просияло:
— Если бы я только знала, что ваша бабушка и есть старая Нора! Мне всегда хотелось с ней познакомиться, но никогда я не удостаивалась такой чести. Она принимала роды у двух моих дочерей. У моей Мэри были ужасно тяжелые роды с младшей, но когда приехала старая Нора, она сделала все возможное, чтобы малышка выжила.
— Уверена, ей будет приятно узнать, что ее помнят.
Миссис Уоллис улыбнулась и покачала головой:
— Подумать только, что его светлость однажды поедет в Лондон, и все это окончится браком с внучкой старой Норы. Вас свела вместе сама судьба!
Трионе хотелось бы верить этому. Неплохо иметь в своих союзниках судьбу. Она подавила вздох.
— Хочу написать письмо своим, а чернильница на письменном столе в гостиной пуста — чернила в ней высохли.
— Простите, миледи. Я сейчас же об этом позабочусь. — Миссис Уоллис бросила взгляд на Триону и добавила: — Господи! Ну и буря была недавно!
— Разве? — спросила Триона, изображая недоумение.
— Да, это до смерти напугало бедную кухарку. На нее полетела целая куча ножей, ей даже пришлось укрыться под скамьей.
— Я рада, что никто не пострадал.
Если бы такое несчастье случилось, она бы сочла себя ответственной за это, потому что сама довела Хью до греха.
Это послужило ей хорошим уроком. Если она хотела чего-нибудь добиться от Хью, надо искать к нему более тонкий подход. К тому же она предпочитала гневу его необузданную страсть в постели.
Они уже оказались у двери гостиной, и домоправительница сказала:
— Сейчас принесу чернила.
— Благодарю вас, миссис Уоллис. Я очень ценю вашу помощь.
— Ох, и не думайте об этом! Вы нынче утром ездили верхом да еще поднимались по лестнице. Могу только сказать, что свежий и здоровый деревенский воздух явно идет вам на пользу. Мойра говорит, что нынче вы поднялись с постели на час раньше меня!
На самом деле Триона встала еще раньше. Она проснулась с рассветом, замерзшая и одинокая, тоскуя по теплому обнаженному телу Хью. Каждое утро, еще полусонную, ее пробуждали жаркие ласки мужа.
Но она скучала не только по их любовным объятиям. За последние несколько недель он стал частью ее жизни. Она наслаждалась их разговорами за завтраком до пробуждения девочек. Они рассказывали друг другу о своем детстве и надеждах, а иногда просто болтали о пустяках. Это было приятным дополнением к их физической близости.
