–Нет,– отвечаю я.– Я отвезу его к себе.
Я говорю так, чтобы успокоить Ливая. Но, отъехав, я думаю, что это не самая плохая идея. В конце концов, я не в восторге от перспективы знакомиться с семейством Галло – Энцо пугает меня до чертиков, да и Данте немногим лучше. А Неро не в том состоянии, чтобы меня защитить.
Так что я привожу его к себе домой и тащу вверх по ступенькам, что не так-то просто. Парень чертовски тяжелый. И я не могу не заметить, какое твердое у него тело. Даже без сознания Неро словно соткан из напряжения. Он один сплошной мускул.
Я кладу парня на постель и пытаюсь немного обтереть.
Его лицо разбито в хлам, будто Неро специально ищет увечий. Словно он хочет уничтожить свою красоту.
Это не поможет. Синяки и порезы не способны скрыть то, что под ними.
С каждым прикосновением губки я дюйм за дюймом очищаю его прекрасное лицо.
Удивительно, насколько разнятся между собой красивые люди. Неро не похож на Брэда Питта или Генри Кавилла – он такой, какой есть.
У него вытянутая форма лица, высокие скулы и резко очерченный подбородок. Когда Неро говорит или смотрит в твою сторону, белизна его глаз и зубов кажется еще ярче на фоне оливковой кожи. Его брови – две ровные черные полосы прямо над светло-серыми глазами. Глазами, которые порой кажутся яркими, как звезды, а порой – темными, как грозовая туча. У парня широкий нос, который мог бы показаться слишком большим для его лица, если бы не эти полные мягкие губы. Его губы созданы для нежности, но всегда искривлены в презрительной усмешке.
У Неро копна черных волос без намека на коричневый оттенок. Они падают ему на глаза, и тогда он откидывает их назад сердитым нетерпеливым жестом, словно его раздражают собственные волосы и все, что смеет касаться его лица.
Галло одевается как Джеймс Дин – потертая кожаная куртка, которая кажется старше его самого, рваные джинсы, высокие ботинки на шнуровке или засаленные конверсы.
Такого Неро я знаю большую часть своей жизни.
Тот, что лежит на моей постели, немного другой. Во-первых, он спит. Вырубился или отключился, я не знаю точно. Но его неистовый гнев погас. Его лицо расслабленно. Почти спокойно.
Я видела его таким только за рулем автомобиля. А мы при этом удирали от копов. Но именно тогда казалось, что Неро почти счастлив.
Его футболка порвалась в драке. На груди длинный порез. Его я тоже промываю губкой.
У Неро почти нет волос на теле – кожа на его груди такая же гладкая и темно-оливковая. Я удивлена, что у парня нет татуировок, я не вижу вообще ни одной.
Я умываю его лицо. Неро стонет, когда я касаюсь припухлостей. Этот звук вызывает сострадание.
Я понимаю, как ему больно.
Я никогда не думала о Неро как о человеке, который может испытывать боль. Казалось, что он лишь наслаждается ею.
Я смотрю на парня, который лежит здесь, и думаю о том, как он на самом деле молод. Ему всего двадцать пять, как и мне. Неро всегда казался гораздо старше. Особенно когда мы учились в школе.
Но тогда он был только ребенком. И лишь недавно отметил совершеннолетие.
Просто у него было трудное детство. Труднее моего.
Да, у Галло есть деньги. Но сколько лет было Неро, когда кто-то впервые вложил ему в руку пистолет?
Я смотрю на эту руку, сжимающуюся на груди, будто он пытается за что-то ухватиться. Костяшки, разбитые в кровь. Длинные, тонкие, красивые пальцы.
Я на секунду просовываю свою ладонь в его, чтобы Неро было за что держаться. У меня тоже длинные пальцы. Наши руки идеально сочетаются. Словно пальцы в перчатке. Словно они созданы друг для друга.
Ресницы парня трепещут. Я быстро убираю руку и снова сажусь на корточки, прежде чем он успевает что-то заметить.
Неро пытается сесть, и я укладываю его обратно.
Мы немного беседуем, спокойнее, чем когда-либо.
А затем он целует меня. Не так, как тогда в машине.
То был жестокий, агрессивный поцелуй, больше похожий на наказание. Сейчас все совсем иначе. Почти нежно.
Мы целуемся так долго, что я забываю, кто он и кто я. Я забываю, что сотни раз клялась себе никогда-никогда-никогда не вручать свое сердце Неро Галло, чтобы тот не смог разбить его и потоптаться по осколкам, как поступал со всеми остальными.
Затем его рука задевает мою грудь, и я вздрагиваю, потому что это прикосновение к соску посылает по моему телу электрический разряд. Неро отстраняется, на его лице написано удивление, почти ужас.
Затем он уходит.
И я остаюсь в одиночестве сидеть на кровати, несколько часов размышляя, почему я дала себя поцеловать. И почему он вообще этого захотел.
* * *
На следующее утро я просыпаюсь с затуманенной и гудящей головой.
Я редко пью, так что те два бокала пива, что я опрокинула в доме Ливая, явно не пошли мне на пользу.
Я вваливаюсь на кухню, где, разложив по всему столу учебники, уже сидит Вик и что-то пишет, почти касаясь носом тетради.
–Что ты делаешь?– с подозрением спрашиваю я.
–Я записался на курсы, как ты мне и сказала,– отвечает он.
Судя по его смиренному заискивающему лицу, брат явно хочет загладить свою вину.
Он знает, что теперь я вынуждена толкать дурь для Ливая Каргилла, но об офицере Шульце я Вику не рассказывала. Нет ничего опаснее, чем работать на полицейского в Олд-Тауне. Если бы Вик знал, чем я занимаюсь, ему самому грозила бы опасность.
–Что пишешь?– спрашиваю я.
–Эволюционную биологию,– отвечает он.– Все о естественном отборе, общем происхождении и видообразовании.
–Это типа истории с Менделем и горохом?– уточняю я.
Я смутно помню, как заполняла кучу квадратиков, которые должны были научить нас рецессивным и доминантным признакам.
–Да, вроде того,– говорит Вик.
–Что за диаграмма с наследственностью?– спрашиваю я.
–Решетка Пеннета.
–О, это я помню.
–Ну, ее мы проходили еще на школьной биологии,– говорит Вик.– Это более продвинутый уровень. Гляди…
Он стучит пальцем по раскрытой тетради и жестом приглашает меня сесть рядом и посмотреть вместе с ним.
–Смотри, я читаю об эпигенетике, которая представляет собой модификацию экспрессии генов, а не изменение самого генетического кода.
Вик прочитал это не по книге, а просто выпалил из головы. Мой брат чертовски умный. Вот почему мне невыносима мысль, что он может прозябать всю жизнь разнорабочим или, что еще хуже, безработным. Гнить в тюрьме из-за того, что по глупости доверился кому-то вроде Ливая.
–Но обрати внимание,– говорит Вик, показывая мне на учебник.– Здесь идет речь о наследственных мутациях. Вот эта связана с геном FOXC2, она называется «дистихиаз». Такая мутация была у Элизабет Тейлор – ресницы растут в два ряда.
