Я выкидываю банку в ведро для металлических отходов, готовая вернуться в мастерскую.
Следующий час я продолжаю возиться с коробкой передач. Хозяин «Сильверадо» не хочет менять ее – он хочет, чтобы мы отремонтировали ту, что есть. И так как мы не знаем точно, что не так с этой проклятой коробкой, мне приходится разобрать ее целиком, почистить каждую деталь и проверить, что износилось или сломалось.
За работой я продолжаю думать о брате. Я не верю в его историю про кроссовки, и мне не нравится, что Вик тусуется с Эндрю. Это худший из его друзей – заносчивый, избалованный и злобный. У брата доброе сердце. Но он хочет быть популярным, из-за чего постоянно ввязывается во всякие глупости, чтобы впечатлить друзей.
Я вновь вытираю руки и хватаюсь за телефон. Хочу проверить в приложении, действительно ли Вик отправился в кино.
Я приближаю маленькую голубую точку, и, разумеется, он вовсе не в кинотеатре. Брат где-то на Гудзон-авеню, похоже, в каком-то доме. Это не дом Эндрю или еще кого-то, кого я знаю.
Рассердившись, я захожу в соцсети и проверяю сториз Вика. Он пока ничего не постил, так что я проверяю аккаунт Эндрю.
Вот и они – все три парня на какой-то домашней вечеринке. Вик пьет из красного пластикового стаканчика, а Тито, кажется, уже совершенно пьян. Надпись гласит: «Сегодня установим рекорд».
«Черта с два»,– цежу я сквозь зубы.
Засунув телефон в карман спецовки, я хватаю ключи от своего «Понтиака-Транс-Ам». Если Вик планирует нажраться в компании этих придурков, то этому не бывать. Он не должен пить, зато должен отработать завтра утреннюю смену в супермаркете. Если брат снова проспит, его уволят.
Я быстро направляюсь туда, где маячит голубая точка,– во всяком случае, так быстро, как могу, чтобы не перегреть древний двигатель своего авто. Эта машина намного старше меня, и в последнее время я поддерживаю в ней жизнь в основном одной лишь силой воли.
До дома ехать всего семь минут. Я бы нашла его и без приложения – музыка гремит за три квартала. Десятки машин припаркованы по обеим сторонам дороги. Тусовщики буквально вываливаются из дверей, влазят и вылазят через окна и вырубаются прямо на газоне.
Я паркуюсь как можно ближе и устремляюсь в дом.
Я проталкиваюсь внутрь сквозь толпу народа в поисках своего младшего брата.
Большинству гостей, кажется, уже за двадцать, и это самая настоящая студенческая вечеринка – с пив-понгом, полуголыми девушками, играющими в покер на раздевание, энтузиастами, пьющими пиво вверх ногами, и парочками, занимающимися петтингом на диванах. В воздухе висит такой дым, что я едва могу видеть что-либо на расстоянии вытянутой руки.
Пытаясь высмотреть брата, я не особо слежу, куда иду, и натыкаюсь на группу девушек, отчего одна из них вскрикивает от гнева, когда ей на платье проливается напиток.
«Глаза разуй!»– оборачиваясь рычит она.
О черт.
Я умудрилась нарваться на ту, которая и так уже меня ненавидит,– Изабеллу Пейдж.
Когда-то мы вместе ходили в школу.
Будто мне мало одной Беллы, она стоит в компании своих подружек, Беатрикс и Вики. Они называли себя королевами школы
[3]. На полном серьезе.
«О мой бог,– растягивая слова, говорит Белла своим низким голосом с хрипотцой.– Похоже, я напилась сильнее, чем думала. Готова поклясться, что вижу перед собой Чумазую Мартышку».
Так они меня называли.
Я не слышала эту кличку уже по меньшей мере шесть лет.
Но, едва Белла произносит ее, я тут же переполняюсь отвращением к себе, прямо как раньше.
–Что на тебе надето?– с отвращением спрашивает Беатрикс. Она смотрит на мою спецовку с выражением такого ужаса, который обычно появляется у людей при виде автомобильной аварии или упоминании массового геноцида.
–Мне показалось, что запахло горящим мусором,– говорит Вики, морща свой идеальный маленький носик.
Боже, я надеялась, что эти трое после школы уехали куда подальше. Или умерли от дизентерии. Мне не принципиально.
Белла подстригла свои гладкие светлые волосы, и теперь у нее удлиненный боб. Беатрикс определенно увеличила грудь. А у Вики на пальце сверкает гигантский камень. Но все трое по-прежнему прекрасны, хорошо одеты и смотрят на меня так, словно я дерьмо, прилипшее к их подошве.
–Ого,– с притворной любезностью говорю я.– А я ведь действительно по этому скучала.
–Что ты здесь делаешь?– спрашивает Беатрикс, складывая тонкие руки под своей новой грудью.
–Разве ты не должна сидеть в своем вонючем гараже, умываясь машинным маслом?– презрительно усмехается Вики.
–Я думала, она окажется на Чермак-роуд,– говорит Белла, пристально глядя на меня своими холодными голубыми глазами.– И будет сосать член за десятку, как ее мамаша.
Жара, дым и звуки вечеринки словно растворяются. Я вижу перед собой лишь милое личико Беллы, скривившееся в презрении. Даже сейчас, когда я в ярости, я не могу не признать, что она действительно красива: большие голубые глаза, окруженные густыми черными ресницами. Розовые губы, искаженные в усмешке.
Впрочем, я все равно мечтаю пересчитать кулаком ее идеальные зубы. Но папаша девушки – какой-то влиятельный банкир, которому доверяют свою наличку все богатые говнюки Чикаго. Я не сомневаюсь, что он засудит меня по полной, если я покушусь на его маленькую принцессу.
–По крайней мере, она получает десятку,– слышу я низкий голос.– Ты же обычно делаешь это бесплатно, Белла.
Засунув руки в карманы, у кухонного шкафа стоит Неро Галло. Его темные волосы стали еще длиннее, чем в школе, и падают ему на лицо, не скрывая, впрочем, синяк, расплывшийся под правым глазом, и неприятный порез на губе.
Но ни одно из этих увечий не способно испортить невероятную красоту парня. Наоборот, они лишь подчеркивают ее.
Неро – живое доказательство того, что с нашей вселенной что-то не так. Никогда еще что-то настолько опасное не являлось на свет в столь притягательной оболочке. Он словно свежая сочная ягода, при одном только взгляде на которую можно изойти слюной. Но укусив ее, вы погибнете от яда.
Этот итальянец – ходячий секс в образе Джеймса Дина
[4]. Все в нем, от серых глаз с поволокой до полных губ и высокомерной развязности, рассчитано на то, чтобы ваше сердце замерло в груди, а затем вернулось к жизни от одного его взгляда.
