– Так это вы ее надоумили? – взбешенный морской даже не пытался сдерживаться.
А вот Балайет оставался спокоен, что создавало пикантный контраст в беседе:
– Надоумили? Зачем бы? Все, чему суждено произойти – произойдет. И именно тогда, когда будет нужно, не раньше, но и не позже. Подталкивать Судьбу дело неблагодарное, лаэд.
И почему, интересно, эти слова показались мне такими знакомыми? Уж не мой ли это пафос, когда-то сходу выданный при открытии гномьего святилища? В вольном, так сказать, изложении? Ну погоди ж, шутник укороченный…
глава тридцать первая
Но после слов мастера в зале словно что-то сдвинулось. Тишина опять пошла трещинами, шепотками, разговорами, в которых затерялся совсем негромкий голос Вессаэля:
– Раз так, прими и мою благодарность, Балайет. Считай, мы тебе должны.
– Не суетись, ушастый. Свое мы уже получили, – гномаэ красноречиво тронул цепь Великого Мастера у себя на груди.
Сьеррин потемнел лицом, но сдержался и даже сумел съязвить в ответ:
– А, так ты нам вассальную клятву давать явился?
Шутка не удалась. Потому что гном как ни в чем не бывало согласился:
– Ну да. А ты думал, на ваши хороводы любоваться?
Со своим умом реакцию на это он стопроцентно просчитал загодя, не хуже условно-вечного дана, и действовал почти наверняка. И теперь заслуженно наслаждался зрелищем того, как ухмылка ожидаемо сползает с лица Вессаэля.
А голос Балайета загремел уже на весь зал, и спокойствия в нем больше не было:
– От имени народа гномаэ я, Великий Мастер благословением богов, приношу владыкам данов, как знак добрых намерений и залог будущих договоров, вассальную клятву верности.
Сьеррин все же взял себя в руки, развернулся спиной к публике, чтобы не демонстрировать им кривую ухмылку, снова вернувшуюся на его лицо, и под прикрытием очередного всплеска голосов в зале прошептал:
– Поторопился чуток. Зря. Но да ладно, принимается.
– А я то надеялся, что откажешься, – не остался в долгу мастер.
Но раскланялись друг с другом оба шутника с подобающей серьезностью и торжественностью. Лишнего и не положенного по протоколу публика так и не заметила.
За всеми этими сенсациями народ как-то умудрился подзабыть об Авенеле, упрямо продолжавшем стоять на самом краю возвышения. Я перехватила его взгляд: "Ну, что, решишься?"
Он, не задумываясь, отсемафорил ресницами мне в ответ: "Давно решился!"
И тут же поднял руку, требуя тишины:
– Венцы вернулись, и сама судьба выбрала достойных для них. А посему сегодня я снимаю с себя бремя главы клана солнца и прошу свой народ признать владыкой того, кто, уверен, получил его не случайно. Я присягаю тебе, Суинни. – И он опустился на колено перед бардом, коснувшись левой рукой сначала правого запястья, а затем лба.
Предложение бывшего уже главы клана у солнечных прошло на «ура». Один за другим восторженно настроенные даны повторяли этот жест, выкрикивая слова присяги. Все, включая женщин. А когда поднялся последний из них, Авенель опять повернулся к залу:
– Клан моря, я призываю вас к тому же, ибо не все еще сбылось…
– Этого никогда не будет! – Кэрлинн все еще не мог угомониться.
Я глянула в его сторону и невольно залюбовалась. Хорош! Действительно, красавец. Жаль, дурак. Почему он никак не хочет понять, что делает хуже только самому себе? Даны сейчас были в таком настроении, что просто не могли поступить по-другому, а он этого абсолютно не чувствовал. Неужто зависть может быть настолько сильной?
Подтверждая мои догадки насчет настроений зала, к краю возвышения шагнул Игрелесси, тот самый малоизвестный скариэ морских, не особо рвавшийся на этот пост, и не обращая внимания на выкрики Кэрлинна, опустился на колено перед братишкой:
– Я присягаю тебе, Ассиль. – спокойный глуховатый голос каким-то образом умудрился перекрыть весь шум огромного зала.
Вконец ошарашенный этим Кэрлинн развернулся к «партеру», рассчитывая найти там поддержку в своем праведном гневе, но увидел только, как морские один за другим присягают новому главе клана. И когда он остался единственным из них, кто этого не сделал, Игрелесси подошел к нему вплотную, и тихо, все так же спокойно спросил:
– Неужели клан потеряет еще одного?
Целую минуту в замершем зале длилась дуэль взглядов – Ассиль и Кэрлинн, глаза в глаза. За это время даже я успела сообразить, что если прямо сейчас присяга не будет принесена, то все именно так и случится – морской лишится клана. Таков у них закон. Если большинство данов выбирает главу, а кто-то с этим не согласен настолько, что не видит ни малейшей возможности к компромиссу, ему остается лишь одно – уйти. Но Кэрлинн на такое все же не решился. Опустив глаза, он преклонил колено и едва слышно произнес:
– Я присягаю тебе, Ассиль.
И это была чистая победа! Теперь можно смело считать, что разброд и шатания у морских остались позади, а раскол так и не состоялся.
Но все-таки случившиеся оказалось весьма неожиданным, если не сказать больше. Двадцатипятилетний дан – не то что ребенок, а младенец по их меркам, встал во главе самого непредсказуемого и независимого из всех кланов – такое просто не укладывалось в голове. Интересно, как он справится? И справиться ли? Кажется, я умудрилась подложить братишке изрядную свинью, хотя он вроде не в обиде. Значит, в себе уверен. И, значит, все в порядке.
На том ритуал завершился полностью, все столь неожиданно коронованные «друзья моего сердца» были признаны главами кланов, фактическая и юридическая стороны дела пришли в полную гармонию – можно, наверное, и разбегаться, считая, что «праздник удался»? Но даны почему-то не торопились с этим, словно продолжая ждать еще чего-то. Та-ак, ну, а теперь-то чего, интересно?
Поскольку все настырные взгляды были устремлены нам за спину, я непроизвольно оглянулась. Да нет, ничего там, конечно, не было. Так на что же они пялятся? На воздух? Случайно перехватив напряженный, застывший взгляд Авенеля, я растерялась вконец:
– Вессаэль, – прошептала я ему в самое ухо, – а чего он ждет-то?
– Мы все ждем, И все надеемся. – Голос сьеррина звенел от скрытого напряжения. – Но Авенель единственный, кто их помнит.
– Кого помнит? – с таким трудом обретенное понимание происходящего вокруг опять подло дезертировало от меня. Но ответить мне не успели.
Очередное представление началось совсем в другой стороне, а вовсе не там, где его, судя по всему, ждали. В дальнем конце зала, почти у самых дверей, происходило какое-то движение. Я присмотрелась внимательнее и тихо ойкнула. Вокэнни! Центром этого малопонятного людского «водоворота» был именно он. Ну надо же, а я о нем совсем забыла. И как умудрилась-то?
