- Не должен, - пристально глянула я ему в лицо. – Но можешь и попросить. А потом я скажу тебе спасибо, что не выдал меня дознавателям. И на этом с извинениями и благодарностями можно будет закончить.
- Да, Лиза, ты действительно изменилась, - взгляда он не отвел, тоже пристально изучая меня в неярком свете фонаря. - Очень.
- Удивительно, правда? – чуть приподняла я брови.
- Знаешь, - теперь он смотрел не на меня, а куда-то мимо, в темноту за пределами круга света, - а ведь не выдал тебя отец, не я. Это его принесли с первого же допроса уже без памяти. И все. Больше он не очнулся. А я… Меня о другом спрашивали.
И я вдруг поняла:
- О наших счетах?
- Именно. И пару я даже сдал – любопытствующие были очень убедительны. Вероятно, позже сдал бы и остальные, но тут Дробышев сотоварищи устроили в своем ведомстве маленькую революцию, говорят, даже со стрельбой, и больше я тех любопытных не видел. И счета целы, что примечательно…
- Тебя он вытащил? Иван Антонович?
- Ну, в какой-то степени, - пожал тот плечами. – Поспособствовал, да. Хотя его тоже крепко держат за горло господа в правительстве – причем до сих пор, и потерю аж целого Зарвицкого с рук бы ему не спустили. Так что в большей степени помог все-таки случай. Помнишь Илью Суровина? Мы учились вместе. Он пару раз у нас бывал.
- Возможно, - теперь очередь пожимать плечами пришла мне. Рома и в самом деле иногда приводил к нам своих однокашников, вот только запоминать их... Зачем?
- Отец его потом еще в ту клинику устроил, с которой сам сотрудничал. По протекции.
- Ах, этот! – вот теперь я вспомнила.
- Так вот, их после покушения на наследника оттуда всем составом в подвалы охранки переселили. Для разбирательства. Тех, кто хоть какое-то отношение к сильной механике имел. И кого смогли отбить у толпы во время погрома.
- Вы с ним там встретились? – вот теперь мне и самой захотелось, чтобы подробности тот пропустил. – Уже в камере?
- Нет. Он того погрома, считай, не пережил. Скончался еще до начала допросов. Толпа постаралась. А я потом… мертвому уже… совсем лицо разбил. И когда тело уносили, сказал, что это Роман Зарвицкий. Фигурами-то мы похожи, да и вообще у нас с ним все такое среднестатистическое – рост, сложение, цвет волос. Мать вон даже перепутала… потом. Не разглядывала пристально?
- Она не успела, - сглотнула я. – Ей и беглого взгляда на отца… достаточно оказалось. И мне тут же не до подробностей стало.
- Понятно… - теперь Рома притянул меня к себе не столько чтобы утешить, сколько чтобы утешиться самому. Я была в этом уверена – слишком прерывистым стало его дыхание. Но в руки он себя взял и закончил;
- Подозреваю, не случись та неразбериха, что как раз тогда устроил в своем ведомстве Дробышев, возвращая себе начальственное кресло, ничего бы у меня с той подменой не вышло. А так… Почти сутки я откликался на фамилию Суровина, а потом под ней же угодил сюда. И вот это точно заслуга Ивана Антоновича. Его идея.
- Идея? – дала я понять, что внимательно слушаю.
- Да. Знаешь, когда размах беспорядков в столице начал пугать даже господ, лезущих наверх именно благодаря им, пришло время толпу усмирять. И оказалось, что без техники сделать это невозможно. А техника плохо работает без сильных механиков. Вот Дробышев и предложил – очистить свои камеры от тех, кого гребли туда просто по подозрению, без каких-либо оснований. И отправить их на усиление технической части ведомства адмирала, державшего тогда оборону всех правительственных зданий.
- На ура прошло? Предложение?
- Конечно. Вот нас всех сюда словно каторжан и согнали. В том числе и Илюшу Суровина.
- Тебя то есть?
- Меня. Только мы очень быстро поняли, что не все так просто с этой каторгой. И что для нас это был чуть ли не единственный способ выжить тогда.
- Получается, Дробышев придумал это вместе с адмиралом?
- Конечно. Он потом сюда еще несколько партий «преступников» отсылал. И до сих пор кое-кого переправляет, но уже не так масштабно, конечно. С документами, похоже, мухлюет, но крайне аккуратно. У них в охранке сейчас черт ногу сломит – не поймешь, кто на кого работает и кто кому при этом стучит. Потому у него руки и чешутся порядок, наконец, навести.
- Как узнали, что ты не Суровин? – сменила я тему, слегка озадаченная степенью информированности брата в делах, о которых он знать, вообще-то, не должен.
- Быстро, - невесело пошутил тот. – Нас здесь сейчас почти полсотни, неужто, думаешь, не нашлось никого, кто меня раньше видел? Я уж не говорю про настоящего Илью, ведь из той больницы, где он работал, многие тоже здесь.
- Выходит, кто ты на самом деле, знают многие?
- Все, - равно душно откликнулся тот. – У нас здесь общество очень узкое, понимаешь ли. К тому же я сейчас веду для нас все бумажные и денежные дела, что Илюше Суровину не доверили бы, а Роману Зарвицкому – вполне. Репутация, да.
- А во главе кто? Ну, кроме адмирала, конечно?
- Да, считай, никто сейчас. Ну, или, считай, тоже я – свои решения Шерстаков обсуждает пока со мной.
- И не только решения, - дошло до меня, где источник на удивление обширных сведений брата.
- Конечно. Но, - вернулся тот к моему вопросу, - очень надеюсь, что в итоге во главе встанешь ты.
- Смешно.
- Почему? Ни капли, на самом деле. Я же в курсе, на чьих идеях держался наш бизнес. Отец был ювелиром в своем деле, ты это и без меня знаешь, но все новое появлялось в последнее время лишь благодаря тебе. К тому же, по-настоящему сильных механиков здесь и правда сейчас нет. Как нет и тех, кто сумел сохранить чистой репутацию. Мы тут официально все каторжники, не забывай.
- Убеждаешь? – глянула я на него недоверчиво. – Сговорились с Шерстаковым?
- Убеждаю, - не стал тот спорить. И попытался зайти с другой стороны: - Я даже не представляю, когда ситуация там, снаружи, поменяется настолько, чтобы все могло вернуться на круги своя. Год, два – это минимум, при самом прекрасном раскладе, да и то… По-моему, это слишком оптимистично. Так что ты для адмирала в качестве руководителя технического отделения сейчас лучший вариант. Самый лучший. И самый непредсказуемый для его противников. Особенно если всякие неудобные мелочи в твоей биографии он прикроет своим авторитетом. А он прикроет, можешь не сомневаться – пока все не уляжется окончательно. Так что подумай над его идеей о службе. Очень хорошо подумай.
- Предлагаешь и мне пожизненную каторгу?
- Лиза, - хмыкнул тот, - даже брак сейчас не на всю жизнь, развестись можно. А уж с должности потом уйти – вообще никаких проблем. Так что если все более-менее вернется к прошлому, можно будет и о собственном деле опять подумать.
- Годика через три? – усмехнулась я. – Как раз минимальный срок службы во флоте?
