Что ж, Ева, не все в тебе потеряно. Женщина жива и расцветает рядом с мужчиной.
Уголки губ от наслаждения и эйфории тянутся вверх.
Все-таки соблазнила…
* * *
На следующее утро
Непривычно просыпаться в кабинете, потягиваться на жестком диване, морщиться от скрипа кожи. Кутаться в плед, растерянным взглядом искать разбросанную одежду. Смятую, истерзанную. И улыбаться так широко, будто я сошла с ума.
Но воспоминания о минувшей ночи перекрывают всю неловкость. Неудивительно, что после дикого напора Тимура я все-таки отключилась. Прямо здесь, в его объятиях. Однако к утру замерзла без него. Куда он ушел?
Кое-как привожу себя в порядок, оборачиваюсь в плед и крадусь к закрытой двери. Толкнув ее, впускаю в помещение довольные голоса моих мужчин. И мысленно ругаю себя. Что я за мать? Проспала завтрак. Но… Впервые меня есть кому заменить рядом с Владиком. И, судя по звонкому смеху, сыночек только рад такой компании.
Подумав, даю им время пообщаться. Убираю ладонь с ручки, запрещая себе вмешиваться. Тимур справится без моего контроля. Пусть привыкают друг к другу.
Попятившись к столу, цепляюсь боковым зрением за распустившийся кактус. Среди колючек – одинокий цветок, светло-розовый, с фиолетовыми опалинами на краях. Нежный, как зарождающиеся чувства.
Падаю в огромное, под стать хозяину, кресло. Повернувшись, упираюсь коленками в шкафчики, и один из них, покосившись, угрожающе скрипит. Выдвигаю, чтобы поправить и заново закрыть.
Но цепляюсь взглядом за обручальное кольцо внутри.
Я помню, когда Тимур снял его. После нашего поцелуя. В этом самом кабинете. Несмелого, с горчинкой и соленого от моих слез. С него все началось. Или раньше? В автосалоне, когда Вулканов внезапно набросился на меня, как одичалый. Так, будто я его собственность.
Что считать точкой отсчета?
Для меня это все-таки момент, когда Тимур забрал нас с Владиком из подсобки автосалона и привез к себе домой. Тогда я увидела в суровом, неадекватном боссе – хорошего, внимательного человека.
А чего все началось для самого Вулканова?
– Боже, Ева, прекрати анализировать, – шепотом ругаю себя. – Чувства не поддаются логике. Они просто есть!
Дергаю шкафчик – и кольцо катится вглубь него. Только сейчас замечаю, что оно лежало на перевернутой рамке. Догадываюсь, чья фотография в ней.
– Это всего лишь снимок, – бубню, пока рука непроизвольно тянется к запретному. – Память.
Здравый смысл требует захлопнуть шкафчик и не копаться в чужих вещах. Но… Мерзкая ревность вгрызается острыми клыками в сердце. Я всего лишь хочу взглянуть на нее. На женщину, которую так неистово любил Тимур. Ради которой готов был похоронить себя заживо.
Я просто посмотрю, чтобы знать, какая она. Насколько красива? Лучше меня?
Женское любопытство побеждает.
Затаив дыхание, все-таки переворачиваю рамку.
Сердце замедляется, будто облитое жидким азотом. Латка на дыре в груди рвется. Но кровь не течет – застыла в жилах.
– Нет-нет-нет, – повторяю, как обезумевшая, прикрыв рот ладонью.
Слезы крупными каплями падают на изображение той, которая до жути похожа на меня… Нет… Не так…
Это, скорее, я ее копия.
Все становится на свои места. В каждом поступке Тимура была логика. Больная, жестокая, одержимая, но… Логика. Всему было объяснение, которое он тщательно скрывал.
Не моя заслуга в том, что он вернулся. А её.
Вот кого он любит на самом деле. И всегда любил.
Так больно, что сложно дышать. Хочется закричать, но я лишь хватаю воздух пересохшими губами. Уши закладывает, поэтому с трудом различаю слова, адресованные мне. Родной голос тупым ножом режет сердце, оставляя лохмотья и рытвины. Чем больше в нем нежности и заботы, тем глубже раны.
Не мне. Не для меня. Не обо мне.
– Проснулась, фея? – сквозь пелену слез вижу лишь очертания огромной фигуры, заслонившей дверной проем. – Мне нужно тебе кое в чем признаться. Это важно, и ты имеешь право знать.
Глава 52
Тимур
– Пап, а мама где? – бубнит Владик, пережевывая бутерброд с сыром и запивая охлажденным чаем.
Собственно, это все, на что хватило моих кулинарных навыков. Полуфабрикаты, чудом спрятавшиеся от внимательного взгляда Евы, я даже не рассматривал. Все-таки это наш общий ребенок, и я обязан учитывать мнение мамы, пусть такой вредной, правильной и дотошной, как фея.
Улыбаюсь на доли секунды, чтобы потом вновь стать серьезным.
Общий.
Именно так и должно быть. Несмотря ни на что.
– Мама отдыхает, сынок, – опускаю ладонь на темную макушку, поглаживаю короткий торчащий ежик и в момент, когда Владик устремляет на меня изумрудные глаза, натягиваю уголки губ вверх. Вымученно.
Сынок. Произношу так обыденно и естественно. И горячая патока в груди смешивается с горечью, которую я добавил сам. Собственными руками насыпал горсть молчания и лжи.
Опять ночь без сна и наполненная мыслями. Сойти с ума от терзаний мне не позволила Ева, мирно спящая в моих объятиях. Ничего не делая, она не дает мне утонуть и камнем уйти на дно, держит меня на поверхности, как спасательный круг. Исцеляет нежностью и любовью, но одновременно убивает… безоговорочным доверием. Как я могу лгать ей? Скрывать что-то, особенно если это касается самого ценного в его жизни – сына? Первого и главного любимого мужчины, в чем она призналась вчера.
Ева должна узнать правду, какой бы тяжелой она ни была. Несмотря на внешнюю хрупкость, фея сильная и со стержнем внутри. Она сможет понять и со временем принять то, что случилось четыре года назад. В конце концов, никому не под силу изменить прошлое, но будущее – в наших руках.
Вчера Воскресенский упорно настаивал рассказать ей обо всем. Конечно, у него свои мотивы – он жаждет возмездия, а чувства женщины, даже моей любимой, подсознательно задвигает на второй план. Но отчасти друг прав. Рано или поздно информация может просочиться, и лучше если это сделаю я, чем какая-нибудь мразь вроде Меркунова или его подлой матери.
– А покор-лмить маму? – выдергивает меня из мрачных сомнений Владик. Тоже спасатель. Весь в Еву…
– Обязательно.
Краем уха ловлю слабые шорохи и скрип, а зрение пытается сфокусироваться на двери кабинета. Успеваю заметить мимолетное движение, прежде чем она захлопнется. Будто пролетел сквозняк и поиграл ей. Но, кажется, я догадываюсь, кто на самом деле подглядывает за нами. И какое у этого «сквозняка» имя.
– Ева, – выдыхаю, и горечь растворяется. Исчезает, будто ее и не было. Одного имени хватает, чтобы стереть весь негатив и наполнить меня светом.
