Отпустив мои руки, Тимур придвигается к столу и подхватывает телефон.
– Однако молчание Воскресенского меня тоже настораживает, – набирает его номер. – Потороплю его, пожалуй.
Размышляю, остаться мне или лучше уйти. Верное решение мне подсказывает Владик. Приоткрыв дверь в кабинет, еле заходит и по полу тащит за собой за лапу огромного медведя, которого ему Тимур подарил и с которым он постоянно спит. Шмыгнув заложенным носом, устало опирается плечиком о косяк двери.
– Мам, заболел, пить хочу, – жалобно просит.
– Хуже стало? – обеспокоенно отзывается Тимур, зажав динамик телефона ладонью.
В детском саду у Владика поднялась температура, и мне пришлось раньше убежать из автосалона, чтобы забрать его. Полдня мы принимали детские жаропонижающие, обтирались и делали, казалось бы, привычные при простуде процедуры. Только на этот раз рядом постоянно находился Тимур, пытался помочь или хотя бы поддержать малыша словами. Я не знала, как реагировать на его заботу, потому что Игорь в таких случаях все хлопоты перекладывал на меня, а сам не подходил к сыну. Еще и изолировал нас, чтобы не заразиться.
Вхожу в кратковременный ступор и сейчас. Ведь Тимур интересуется состоянием Владика искренне, а не чтобы скорее избавиться от нас. Даже приподнимается, откладывая телефон.
– Не знаю, сейчас температуру измерю, – иду к моему слишком тихому ураганчику, подхватываю его на руки, не забыв медведя, и прижимаюсь губами к пылающему лбу. – Ты пока звони Воскресенскому, – выношу Владика, который роняет голову мне на плечо, и плотно закрываю за нами дверь.
Не хочу раньше времени беспокоить Вулканова. Он и так все наши проблемы на себя взял. И не отходил от нас ни на шаг, пока изнуренный болезнью Владик не уснул. Только тогда мы смогли поужинать и переключиться на работу.
Пусть Тимур отдохнет немного от нас, а с сыном я уже сама как-нибудь справлюсь. Раньше же только я у него и была. При живом отце он рос наполовину сиротой. Только теперь в полной мере понимаю это. И осознание больно полосует по сердцу.
Глава 38
Тимур
Корпус телефона поскрипывает в руке, будто вот-вот покроется паутиной трещин, но мой взгляд прикован к Еве и малышу. Взволнованно наблюдаю, как Владик прижимается к матери в поисках помощи и тепла, роняет голову ей на плечо и устало смотрит на меня. Тонкие бледные губы слабо изгибаются в улыбке, почти незаметно, беззвучно произносят ставшее привычным «пап», а крохотная ручка отрывается от плеча Евы, взмахивает мне и вновь падает.
– Помочь чем-то? – не выдерживаю, обращаясь к фее, но она отрицательно качает головой, крепче обнимая сына.
Все, что могу сделать, так это заставить себя улыбнуться мальчишке. Успеваю заметить, как его потухшие из-за болезни глаза вспыхивают зеленым огоньком, однако следом дверь моего кабинета закрывается, отсекая меня от чужой семьи. Они есть друг у друга – и никто им больше не нужен. После Игоря Ева ни одному мужчине не доверится. И это правильно. Я ведь и сам не понимаю до конца, что могу предложить им. Просто хочу, чтобы были рядом и согревали мой дом.
– Эгоист, – сам себе ставлю клеймо. И возвращаюсь в кресло.
– Да, Тимур, – доносится из трубки, которую я чудом не раскрошил. – Тимур? – повторяет Воскресенский настойчиво на том конце провода. – Ты слышишь меня вообще?
Мысленно встряхиваю себя, возвращаясь в свой привычный мрачный мир. Хмуро свожу брови и фокусирую взгляд на дисплее. Константин. Тот, кто освободит Еву от балласта в виде Меркунова, а заодно и от меня, потому что моя защита им с сыном больше не потребуется.
– Ты совсем пропал, Костя, – захожу издалека. – Есть продвижения по делу Меркуновых? – стараюсь говорить равнодушно и непринужденно, чтобы друг не догадался, что мое давно высохшее сердце запустилось и неправильно реагирует на чужую жену.
– Кхм-м, – неоднозначно похрипывает Воскресенский, собираясь с мыслями.
Меня настораживает его реакция. От этого юриста зависит будущее Евы, а он мямлит так, словно и лгать мне не хочет, и правду сказать не спешит.
– Или ты все-таки принял сторону Игоря? – холодно чеканю.
– В деле Меркуновых я на твоей стороне, Тимур, – тянет с легким оттенком сарказма.
Ищейка, неужели он даже на расстоянии почувствовал мое отношение к Еве? Хотя несложно сопоставить факты, если я раньше на связь месяцами не выходил, а теперь телефон обрываю ради нее.
– Я незаинтересованная сторона, – бросаю, сохраняя невозмутимый тон.
– Ошибаешься. Или меня в заблуждение вводишь, а это непрофессионально. И не по-дружески, – продолжает тянуть время Воскресенский, раздражая меня. Недовольно покашливаю. – Я не хотел бы торопиться с выводами. И давать тебе ложную надежду…
– Да говори уже, что выяснил, – не выдерживаю я, обнажая свои истинные чувства.
Костя хмыкает неоднозначно и продолжает:
– Скорее всего, Меркунов прав и ребенок действительно не от него.
– Чушь, я верю Еве, – осекаю его грубо.
Однако одной фразой ему удается посеять зерно сомнения в душе. Много ли я знаю о внезапно появившейся в моей жизни фее? Об их отношениях с мужем? Почему она вообще вышла за этого подонка? От него же за километр гнильцой несет. Неужели настолько ослепла от любви и не видела?
Мысль о том, что у Евы чувства к Игорю, предательски царапает что-то внутри. Хотя мне должно быть все равно.
– Я не утверждаю, что Ева лжет. Она тоже может быть не в курсе, – друг беспощадно топчет жалкие остатки логики.
– Так, я окончательно запутался, – признаюсь, массируя переносицу.
– Я был в клинике, перетряс весь персонал. Там чертовски много новеньких после реорганизации. Поэтому я полез в архивы. Я пока не смог добраться до самого Городецкого, но вышел на лаборанта, бывшего сотрудника его отделения, – делает паузу, которая тянется мучительно долго. Скользкими щупальцами ползет по телу и проникает в мозг, поражая его.
– Почему я каждое слово из тебя клещами должен вытаскивать? – не скрываю злости. – Нанял бы тебя по-настоящему, давно бы уволил.
– Ну, не горячись, – пытается успокоить, но делает хуже. – Хотя, хорошо, что ты возвращаешься.
– Костя, – зову строго. Не повышая голос, но убивая интонацией. Как раньше.
И правда, возвращаюсь…
– Помнишь, когда мы судились с клиникой четыре года назад, они так и не смогли внятно объяснить, куда дели ваши клетки? Не предоставили ни документов об утилизации, ничего.
– Да, поэтому с них и взыскали штраф за халатность. Они просто потеряли… моего ребенка, – холод вновь забирается под кожу, когда я уношусь воспоминаниями в те дни.
Год после смерти Ольги. Звонок в клинику. И разрушенная надежда.
