Он встал, открыл дверь спальни и включил свет.
И увидел Кузю. Тот, завернувшись в одеяло, застыл возле кресла с широко распахнутыми глазами. К себе он прижимал батон, круг колбасы, сыр и бутылку сливок. Увидев хозяина, див широко улыбнулся фирменной кузиной улыбкой и бочком отодвинулся от кресла к окну, где так и стоял его любимый стул.
– Я… это… поесть… – Кузя сложил еду на стол.
– Я вижу, – Аверин моргнул, и в глазах предательски защипало, – ешь. Но сидеть в моем кресле всё равно нельзя. Даже ночью, пока я сплю и не вижу. Даже только что вернувшись из Пустоши.
Утром его разбудил звон разбитой посуды. Грохот дополнял громкий возглас Маргариты. И это как минимум означало, что она уже пришла. Проклятье! Он так и не придумал, как объяснить ей внезапное возвращение «сына»!
Аверин вскочил с кровати и, надев халат и сунув ноги в тапочки, выбежал из спальни.
И тут же услышал тихое и слегка виноватое бормотание Кузи:
– Ну тетушка Марго, не волнуйтесь, я щас уберу всё!
Колдун зашел на кухню. Кузя, ползая на карачках, собирал осколки. На нем была надета его любимая домашняя рубашка с котом и петухом. Рубашка висела на диве мешком, зато руки высовывались из рукавов гораздо сильнее, чем следовало бы. Аверин не ошибся: Кузя вырос. Точнее – стал несколько длиннее.
Маргарита, увидев колдуна, всплеснула руками и указала на Кузю:
– Вот! Он очнулся! А я что говорила?! А вы-то парня похоронили раньше времени, Гермес Аркадьевич, – она укоризненно покачала головой.
– Эм… и что ты говорила? – осторожно поинтересовался Аверин. Возможно, придумывать ничего не придется.
– Что он в коме, конечно! Я тут недавно кино смотрела, «Спящая», так и называется, вот там родители тоже отчаялись! А девочка полежала-полежала, да и встала! И выросла за десять лет!
– Выросла, значит… – протянул Аверин, – ну да…
– И поглядите! Вон Кузьма наш как вытянулся! А худющий… ну а что вы хотите? «Кома!» – это слово она произнесла с придыханием, и добавила, погрозив Аверину пальцем: – А я сразу, сразу всё поняла! Когда вы перестали водку это окаянную глушить и начали бегать куда-то. Ясно же, что в больницу.
Услышав про водку, Кузя поднял голову от осколков и мельком взглянул на Аверина. И под этим взглядом колдун слегка поежился.
– Вот что, – перевел он тему, – Кузя действительно очень вырос. По дому в своей старой одежде он еще может ходить, но на улицу, а тем более на учебу – нет. Нам надо купить новую. Поэтому, будь добра, организуй что-нибудь на завтрак, и мы поедем по магазинам.
– На учебу… ох, сколько же тебе, бедняжке, догонять придется… а тезка-то твой, Кузенька, пропал, сбежал видать, пока Гермес Аркадьевич тут… – она осеклась, поняв, наконец, что наговорила лишнего.
– Никуда он не сбежал, – Аверин строго посмотрел на экономку, и она виновато опустила глаза, – я его отдал… Владимиру, на время. Заберем сегодня. Кузя ведь скучал без кота. Да, Кузьма?
– Скучал, – широко улыбнулся Кузя, – вы не представляете, как я без кота скучал!
Всю дорогу Кузя вертел головой, высовывался в окно по пояс и издавал радостные возгласы, узнавая что-то, о чем успел забыть.
– Вот что, – сказал Аверин, когда они подъехали к торговым рядам, – сейчас подберем тебе одежду, и я поеду в Собрание. Надо кое с кем переговорить. Хорошо?
– Ага, – улыбнулся Кузя, – мне самому домой или вас подождать?
– Хм… – Аверин задумался, – я тебе вызову такси. А то, чего доброго, заблудишься или попадешь в историю.
– Ладно. Эх, жаль, что моя одежда уже негодная. Зачем я так вырос, а? – он печально посмотрел на любимую синюю рубашку, точнее – на торчащие из нее руки. – Куда ее? Не выбрасывать же?
– Можно отдать бедным.
– Бедным? – не понял Кузя. – Это как?
– Бедные, Кузя, это те, у кого нет такой красивой рубашки, как у тебя, а они бы хотели ее иметь.
– А, понятно, – Кузя показал зубы, – как дивы в Управлении.
На покупки ушло больше часа. Кузя выбрал самую яркую и пеструю одежду, но Аверин не препятствовал ему, только, когда вещь оказывалась уж слишком безвкусной, укоризненно качал головой, и Кузя со вздохом вешал ее обратно. Наконец, купив всё необходимое, Аверин направился к выходу, но Кузя остановился возле огромного зеркала, потрогал свои волосы и принял печальный вид.
Аверин улыбнулся:
– Хочешь постричься?
– Ага, – радостно воскликнул Кузя, и глаза его заблестели.
– Тогда иди в цирюльню, – решил Аверин. – Сможешь сам такси вызвать?
– Конечно, – воскликнул Кузя и уже приготовился было бежать, но Аверин остановил его, подняв руку:
– Сначала отнеси в машину вещи, не мне же все эти пакеты таскать. И, вот еще. Когда придешь домой, позанимайся до моего прихода грамматикой.
– Грамматикой? – лицо дива удивленно вытянулось.
– Да, Кузя, грамматикой. И не говори мне, что не помнишь, что это, иначе тебе придется начинать всё заново.
– Нет, конечно же, я помню, – поспешил заверить Кузя, – я не разучился писать! Наверное…
– Вот именно, что «наверное». Повтори всё. Видишь ли, я подумываю отправить тебя учиться.
– Как это? Я же див! Меня никуда не возьмут.
– Посмотрим, – уклончиво ответил Аверин.
В Собрании в ранний час почти никого не было. Только сидели в гостиной за столиком у окна Свиридов и Ухтымский – еще весьма бодрые старички восьмидесяти с чем-то лет, завсегдатаи Собрания и известные собиратели новостей и сплетен. Отлично, именно они-то и нужны. Ухтымский служил когда-то в Управлении, поэтому слухи собирал профессионально. И оба колдуна наверняка неплохо знали барона Френкеля.
– Доброго здравия, Евгений Васильевич, доброго здравия Петр Георгиевич, – с поклоном поприветствовал Аверин пожилых коллег.
– Гермес Аркадьевич! – Ухтымский аж привстал. – Как я рад вас видеть! А мы-то, признаться, и не чаяли уже!
– Да-да, – подтвердил Свиридов, обнажая в улыбке ряд желтоватых зубов, – чего мы только о вас не наслушались!
– Неужели? – деланно удивился Аверин. – И что же про меня говорили?
– Говорили, при смерти вы, или в параличе. Что Императорский див спину вам поломал, – поведал Свиридов.
– И что в монастырь Заладожский ушли, – добавил Ухтымский с хитрым прищуром.
– Так он же женский! – нарочито возмутился Аверин, и все трое рассмеялись.
– А я о чем, я о чем… – покачал головой Ухтымкий. – А всё же хорошо, что вы живы и здоровы.
– Я и правда долго болел, – не стал вдаваться в подробности Аверин, – но теперь мне намного лучше.
