Ткнув в звонок, по привычке разглядываю выпуклую линзу глазка, чтобы скрасить ожидание. Сюда я приезжаю примерно раз в два-три месяца проведать отца, предварительно купив продукты в ближайшем супермаркете: сыры, колбасы, фрукты и что-то сладкое — то, что он вряд ли купит себе сам. Обычно провожу у него от силы час — на большее нас обоих не хватает. Отец и без того не был чересчур общительным, а ушедшие годы и его нездоровый образ жизни и вовсе растащили нас по противоположным углам.
—Привет.—Я переступаю порог тесной прихожей, привыкая к спертому, пропахшему дешевым табаком воздуху.— Это тебе… Там торт к чаю. Сказали, сегодняшний, свежий.
Отец забирает пакет и неловко переминается с ноги на ногу в ожидании, пока я избавлюсь от туфель.
—Я чайник поставил,— звучат его первые слова под удаляющееся шарканье истертых домашних тапок.— Ты же будешь?
—Буду конечно,— отвечаю я, шагая за ним следом.
Кажется, за прошедшее время отец сильнее похудел.
А в остальном с того момента, как я была здесь в последний раз, больше ничего не изменилось. Тот же чайник, потемневший от нагара, та же клеенчатая скатерть, испещренная множественными порезами от ножа.Каждый раз надеюсь, что у отца кто-то появится, и эта мрачная квартира наконец обретет уют.
—Тут еще колбаса и сыр.—Один за другим я выкладываю продукты на стол и оглядываюсь в поисках разделочной доски.— Давай порежу? Ты обедал уже?
—Суп сварил с утра. Поел.
Кашлянув, отец лезет в дальний ящик за чашками.
Спустя пару минут мы сидим друг напротив друга. На доске лежат приготовленные мной бутерброды, в пластиковой миске — помытые виноград и бананы, а над столом висит тишина.
—Как на работе дела?— наконец спрашиваю я, крутя в руках нагретую кипятком кружку.
Отец щедро насыпает в чашку сахар и, так и не размешав, делает шумный глоток.
—Нормально всё. Работаем.
Я очень хочу, чтобы наша беседа хотя бы раз прошла непринужденно, но понятия не имею, что для этого нужно сделать или сказать. Отец уже несколько лет работает охранником на производстве. О чем его расспрашивать? О графике дежурства в новогодние праздники?
—А я ремонт почти закончила. Осталось шторы повесить. Потом фотографии тебе покажу.
Отец кивает. Он тоже не знает, что спросить. Иногда я задаюсь вопросом, для чего вообще сюда приезжаю. Мы почти не разговариваем, и кажется, оба мучаемся невозможностью заполнить повисающие паузы.
Я, конечно, знаю ответ и причины, по которым буду приходить снова и снова. Кроме меня, у отца больше никого нет. А еще в детстве я очень его любила.
Ах, как я его любила! Он был для меня всем. Пусть простит меня мама, но мои чувства к ней не шли ни в какое сравнение с любовью к отцу. Он виделся идеалом человека, образцом силы, порядочности и мужественности. Тем, кто мало говорит, но много делает, и даже если внешне никак не проявляет чувств, то в глубине души непременно очень нас с мамой любит.
Я всегда сильно переживала, когда они с мамой ругались из-за его пьянства и речь заходила о разводе. Потерять папу было для меня самым страшным кошмаром, и по ночам я часто молила невидимые силы сделать так, чтобы он не пил.Даже винила в его алкоголизме себя. Создала свои ритуалы, которым необходимо было следовать, чтобы в отношениях родителей все было хорошо. Например, заправлять кровать определеннымобразом, зашнуровывать обувь, начиная с левой ноги, а не с правой. Невозможность что-то исправить мучительна в любом возрасте, и так я создавала иллюзию контроля над ситуацией.Разумеется, безрезультатно.
—Замуж еще не собралась?— Взгляд отца, упрямо опущенный на стол, выдает его дискомфорт из-за необходимости задавать такие вопросы.— У тебя же был парень какой-то.
—Дима,— подсказываю я.— Мы два месяца живем вместе. Замуж пока не собираюсь.
—Ясно.—Отец тянется к доске и быстрым вороватым движением берет бутерброд. Смущается.— Мать как? Нормально?
—Всё хорошо. Тебе привет передавала.
Вранье. Ничего она ему не передавала.Несмотря на почти пятнадцатилетний брак, маме удалось полностью вычеркнуть бывшего мужа из своей жизни. Если она когда-то о нем и упоминала, то всегда называла отстраненным «твой папаша».
Ничего не ответив, отец молча жует. Да, он сильно постарел: запали щеки и голова почти полностью седая, хотя лишь в следующем году ему должно исполниться пятьдесят.
Поэтому я не люблю к нему приезжать.После еще несколько дней мучаюсь вопросами, как бы все могло у него сложиться, если бы не… Почему-то до сих пор кажется, что в моих силах было что-то изменить. Почему-то я все еще чувствую свою вину за то, что его жизнь не сложилась.
—Ремонт не хочешь сделать в ванной?— спрашиваю я, когда стою в прихожей обутая и готоваяпопрощаться.— Стены бы неплохо покрасить, а то краска облупилась. И унитаз давно пора поменять.
—Сделаю, как выходные будут,— покорно соглашается отец, глядя мимо меня.
Я нащупываю за спиной ручку и отступаю назад, но потом, передумав, делаю шаг к нему и коротко обнимаю. На мгновение даже кажется, что я чувствую забытый запах безусловной любви родом из детства.
—Пока,— шепчу, перед тем как выйти за дверь.
Просто показалось. Там ничего нет, кроме запаха несвежего тела и табачного смрада.
По лестнице я почти бегу. Хочется поскорее очутиться на улице, чтобы вдохнуть свежего воздуха.Авдохнуть воздуха хочется для того, чтобы перестали течь слезы.
Я настолько увлекаюсь своим бегством, что в распахнувшихся подъездных дверях с размаху влетаю в человека. Вместе с этим еще один фантомный запах врезается в память подобно сверлу.
—Давай аккуратнее,— звучит низко и тягуче. Так, будто этими двумя словами говорящий делает мне огромное одолжение.
—Извини.—Отступив, я отвожу глаза в попытке спрятать свою минутную уязвимость.
Сердце бешено грохочет, мечутся мысли. Почему он здесь? Почему именно в это время, в этом подъезде?
Дурацкая мысль, что Адиль за мной следил, проносится в голове и бесследно улетучивается. Это исключено. Слишком сложно для него. Да и зачем?
Надо что-то спросить. Не делать же вид, что мы совсем друг друга не знаем.
Быстро мазнув пальцами по влажным щекам, я поднимаю глаза. На лице Адиля нет ни единой эмоции, будто наше столкновение в этом доме — обыденность.
—А ты здесь…— Я нервно одергиваю сумку.— Что ты здесь делаешь?
—К матери приехал,— не слишком приветливо отвечает Адиль, глядя поверх моего плеча с неприкрытым намеком. Хочет поскорее пройти.
—Она ведь у тебя не здесь жила. А что с другой квартирой?
—Той квартиры больше нет. Теперь она живет здесь.
Своими холодностью и лаконичностью Адиль умеет уничтожать все шансы на продолжение разговора. Что я ему сделала? Зачем он так? Это же обычные вопросы.
