—Т-твою ж,— начал он, поднимаясь и вытираясь.— Что за?..
—Яша-Яша-Яша!— заверещала Оля, узнав его и хватая за рукава.— Яша, там это! Покойник!
Анчутка так и сел, в полном смысле слова, задницей на ноздреватый снег.
—Оль, ты что? Где?
—Т-там,— она указала на черный провал за дверью,— л-лежит…
Оля, мельком уловив движение у машины, приглядевшись, в голос ахнула:
—Пожарский! Что вы делаете?!
Колька, инстинктивно пригнувшись, точно желая припасть к земле и уползти, обреченно разогнулся, буркнул:
—Да ничего не…
—Сторожим, Оль,— показалась невозмутимая физиономия Пельменя. Неторопливо, с достоинством разогнувшись, он вытирал ветошкой руки, а потом, как ни в чем не бывало, перетащил к кустам какую-то канистру.
—Что сторожите?— требовательно спросила Оля.
—А вот,— Андрей повел рукой, указывая внутрь машины,— сама видишь, сколько бумаг. Охраняем.
В самом деле, на заднем сиденье было полно папок и папочек, потоньше и потолще. Оля удивилась,— надо же, не набрехали,— спохватилась и выпалила:
—Все равно, не об этом. Там в подъезде кто-то лежит! Тело!
Парни переглянулись, потом требовательно уставились на Анчутку.
—Что таращитесь-то? Не было никого, я почем знаю, откуда?! Не выходил никто, не входил…
Пельмень с презрением сплюнул:
—Стремщик из тебя, как из навоза пуля. Ни украсть, ни посторожить не можешь.
Колька решительно все прекратил:
—Хорош бакланить. Яшка, Оля, вы тут стерегите машину.
Анчутка облегченно кивнул, всем видом показывая, что не против. Пельмень вздохнул, снова раскочегаривая фонарь-«жучок»:
—Пошли, пожужжим.
Человек лежал головой к выходу из подъезда, вверх затылком, руки выброшены вперед, ноги на ступеньках. Как будто шел себе спокойно — и вдруг разглядел в темноте что-то интересное, наклонился глянуть, да и загремел вниз всеми костями. Андрюха посветил, Колька присвистнул: блеснул на свету знакомый серый плащ, и красная лаковая клякса на знакомом же, коротко стриженном затылке.
—Блин, Батя…
Колька, дотронувшись до шеи лежащего:
—Дышит. Живой.
—Кто ж его так?
В этот момент Кузнецов вздрогнул, со свистом сквозь зубы втянул воздух, с трудом оторвал от пола разбитое лицо. Просипел:
—Вы-то… что тут?
—Ты, главное, не беспокойся,— увещевал Анчутка, усадив Ольгу на лавочку,— бывает, чего ты, в самом деле…
—Хорошо тебе болтать, сам бы наверняка зайцем верещал,— огрызалась она.
Яшкино бормотание, как кошачье мурлыканье, как-то утихомиривало, и Оля с облегчением понимала, что и голова, и разум вернулись на место, а злость, отчаяние и стыд глаза уже не застят. И все-таки просто сидеть была она не в силах, потому-то встала, обошла «Победу». И, вернувшись, плотно ухватила Анчутку за ухо.
—Ты что?!— возопил он, дергаясь.
—Кайся, сказитель, как это вы приехали, если вся машина грузом забита под завязку, а? Бежали следом или к крыше прицепились?
—Да хорош уже!
Ухо Анчуткино осталось невредимым, поскольку как раз кстати из подъезда появились Колька и Пельмень, ведя под руки человека в плаще.
—Кузнецов.
—Он,— льстиво поддакнул Анчутка, деликатно освобождаясь из ее пальцев.
Затылок у инженера-полковника был сильно разбит, из носа тоже капала на плащ кровь, и вид у него был такой горестный, что Ольга, вздохнув, спросила:
—Аптечка в машине имеется?
—А то как же.— Анчутка помчался к «Победе».
Потом полковник сидел, чинно глядя в небо, с тампонами в носу, Пельмень придерживал его за плечи, Оля, вскрыв зубами индивидуальный пакет, прижимала бинтом тампон к ране, делая перевязку, а Колька, с переменным успехом пытаясь не мешаться, оттирал талым снегом подсохшую кровь. Кузнецов вдруг вздрогнул, захлопал себя по плечу, по бедру.
—Да не вертите вы головой,— приказала Оля с неприязнью.
Он прошлепал разбитыми губами:
—Планшет… не видели?
Уловив Колькин быстрый взгляд, Яшка тотчас вызвался:
—Сейчас сбегаю посмотрю,— и канул во тьму подъезда.
Было слышно, как он добросовестно, пожалуй, даже нарочито возится по полу, скрежещет по стенам и потолкам, изображая активные поиски.
—Вы как, Максим Максимович?— спросил Колька, увидев, что взгляд у того окончательно стал осмысленным.
—Вполне.
—Что случилось, упали?
—Упал.
—А затылок…
—О лестницу ударился.
«Он в самом деле пришел в себя, вон как по сторонам зыркает! Ну ничего, даже если переигрываю — в темноте не увидит…»
—Милицию надо вызвать,— подал голос Пельмень, сплюнув, но Колька четко услышал его тихое: «Зекс». Глянув через плечо, он увидел, что к подъезду и, стало быть, к ним следует некий гражданин, в шляпе и пальто. Блеснули очки. Приблизившись, товарищ присмотрелся, кивнув удовлетворенно, произнес:
—Милицию, товарищи, не надо.
И показал красную книжечку с вытесненными золотом буквами: «МГБ СССР».
Глава 21
Колька тотчас узнал человека с платформы, он же «товарищ из госбезопасности» и личность с фото, показанного Сорокиным. С показной невозмутимостью надвинув на лицо козырек, заметил:
—А, ну раз товарищ из госбезопасности, то и бояться совершенно нечего.
«Темень, может, и не узнает. Не дело в таких положениях вывеской светить»,— соображал парень, позабыв о том, что узнать его мудрено. Тогда, во время первой их встречи на платформе, его физиономия от злости была крива и красна, до полной неузнаваемости.
Очкастый Яковлев дернул уголками рта, изобразив улыбку:
—Чего ж бояться честным людям?— и обратился к сидящему:— Кузнецов, Максим Максимович?
—Я.
—Пройдемте.
—Куда?— влез Яшка с вопросом.
Яковлев блеснул окулярами и на него:
—Не вашего ума дела, юноша.
—Я вам не юноша,— огрызнулся он и, нахохлившись, сунул покрасневшие ладони под мышки.
Яковлев, не удостоив ответом, спросил:
—Вы способны идти, Кузнецов?
Тот попытался подняться, но грузно опустился обратно, чуть не мимо скамейки.
—Доведите задержанного до транспорта, товарищи,— распорядился Яковлев.
Колька переглянулся с Андрюхой, тот отчетливо колебался. Кузнецов усмехнулся, но из-за разбитого лица усмешка вышла жалкой, как у сумасшедшего:
