—…неконкретно. Ну да. И к тому же домохозяйка,— заметил начальник,— то есть нигде она не работает, никаким счетоводом ни в каком увээр.
Помолчали.
—Тебе на будущее наука, дамочками не разбрасываться,— снова подковырнул Сорокин,— ну да пусть ее. Теперь к делу. Берем вот эти фото и чешем по району, по толкучке, выспрашиваем, не видел ли кто. Дело, конечно, тухлое…
—Я вот интересуюсь,— откашлявшись, подал голос Остапчук,— пропала-то не вчера, чем муровцы занимаются? Я думал, у них все ать-два — и в дамки.
—Давай-ка не ёрничай,— посоветовал начальник,— работают, как полагается, не волнуйся, дела ведутся, контора пишет…
—Ах ну да, это да, первое дело,— съязвил сержант.
—Ну, знаешь, трупа-то нет. Посмотрел бы я на тебя.
—Я ничего.
—Вот то-то же. Версий и предположений куча, дел много, народу мало, отрабатывать всех — труд адский, да и время.
—А муж, и мать, и соседи, и подружки…— начал было Акимов.
—Ты еще, специалист! Отработаны, управились без твоих це-у,— успокоил начальник,— проверены и проверяются все случаи обнаружения трупов, отрабатываются несчастные случаи — и в столице, и по области. На контроле больницы, городские и областные, морги. И фото, вот это — одно из многих, разосланных по всем направлениям.
Остапчук радостно подхватил:
—Ну вот! Стало быть, без нас управятся, а?
—Ага, сейчас. Тетка-то ехала в наши края.
—Вот что их всех сюда-то несет…
—Муж утверждает, что они поехали к некой знакомой жены, с которой они сговорились о покупке шубки, какой-то электрический котик. Еще на Новый год в подарок пообещал, но только сейчас выбрались.
—Ишь ты.
—А муж кто?— с надеждой спросил Сергей.
Сорокин ухмыльнулся:
—Снабжение. Устраивает?
—Так точно.
—Отлегло?
—Да.
—А супруга-то отработали?— спросил Иван Саныч.— Первое дело.
—Отработали, отработали. По работе характеризуется исключительно положительно. Обженились они всего два года назад, жили дружно, соседи-подруги утверждают: души в ней не чаял.
—Ну-ну,— с сомнением отозвался Остапчук,— а теща?
—Теща от зятя в восторге,— заверил Сорокин,— все подозрения отметает. С негодованием.
—А они, получается, с мужем поехали, вместе.
—Да, так и есть. Имея при себе… тут еще один нюанец, на две с половиной тысячи. И были они у женщины.
Остапчук спросил:
—Как же они вместе ехали, и он ее потерять умудрился?
—Утверждает, что ехали в разных вагонах. Он ее устроил в вагон матери и ребенка, как беременную.
Сергей с легкостью обрадовался: та-то наверняка не беременная была. Эта мысль, не особо убедительная, почему-то успокоила. «К тому же муж-снабженец, и домохозяйка… не она это, точно!»
—Хорошо, всем все ясно?
—Так точно.
—Разошлись работать с огоньком и энтузиазмом,— предписал Сорокин,— приступайте.
—Что, Серега? Не она?— спросил Иван Саныч в коридоре.
Акимов пожал плечами:
—Была бы цветная фотография, может, узнал бы. А так все они одинаковые, как сядут, глаза выкатят, губки подожмут. Не знаю, Саныч.
—Так и нам же лучше,— подвел черту сержант,— нечего городить огород. Я сгоняю на толкучку, а ты тогда по району?
—Лады.
Глава 6
Неделя прошла в расспросах и поисках. И, как это нередко бывает, все сразу всех узнавали. Остапчук возвращался с толкучки сиренево-белый после общения с тамошними обитателями. Они, лишь взглянув на фото, немедленно и с готовностью рассказывали настоящие одиссеи. Что в самом деле, такая вот как раз на двадцать третье с во-о-от такой пачкой денег ходила по рядам, потом общалась с мариванной — «а вот и она, легка на помине, а ну-ка иди сюда, по твою душу». Мариванна, спекулянтка и перекупщица, стремясь угодить «властям», тотчас припоминала, что да, была такая, точь-в-точь как ты говоришь, Иван Саныч, красивая, хорошо одета, купила шубку… какую, ты говоришь? Во-во, электрический котик, как раз. А вроде бы видела нюраиванна, что за ней какой-то увивался, сапоги всмятку и галифе навыпуск, и такая морда ехидная — сразу видно, душегуб. Портреты тех, с кем общалась «точно, эта вот дамочка», были красочны и разнообразны, так что если отрабатывать лиц, подходящих под эти описания, то, пожалуй, вышло бы пол-Москвы.
У Акимова дела обстояли не лучше, хотя по понятным причинам народ не спешил признавать все и сразу. Расспрашивать население, толковать с железнодорожниками — дежурными по станции, стрелочниками, обходчиками — полезная и нужная, но нудная работа, тяжелая, что детским совком глину ковырять. И время уходит, точно в песок, и результатов никаких, хотя вроде бы и трудишься в поте лица.
Что еще хуже, то это граждане-выдумщики. То старушенция-стрелочница клятвенно уверяет, что «вот как тебя, Сережа», видела такую вот хорошенькую, которую на полном ходу сбил поезд, то бдительный дачник из «Летчика-испытателя» припоминал, что она долго бродила взад-вперед по поселку, пока не стемнело, а потом ушла на ту сторону, к кладбищу, и за ней отправился какой-то огромный бородатый, кривой такой старик в валенках. Наконец тетка Анна Приходько, по итогам долгого осматривания и чуть не обнюхивания фото, категорично признала:
—Она. Точно тебе говорю. В аккурат… когда говоришь? Да, двадцать третьего. Лично с ней говорила. Ох, и плакала она, ох, и рыдала! Бедная, говорит, я, несчастная, пойду сейчас и под поезд брошусь. Вот.
«Тоже мне, Анна Каренина,— сонно кивая, думал Акимов,— во заливает баба, хоть бы передохнула. Чепуха все это и пустышка».
—Надо бы сводку запросить,— заметил он, не особо, впрочем, уверенно.
Усталый Остапчук потер натруженные за эти дни органы слуха:
—А смысл? Я и так скажу: на перегоне между нашей станцией и толкучкой за последнее время был единственный случай, в ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое февраля, попала одна под электричку.
—И что же?
—А что? Ты насчет личности? Слышь, следователь! Просвети меня, дурака: по какой части можно с точностью ее определить? К тому ж дело было ночью, и факт того, что на отбойнике грязновато, машинист определил уже в депо. Останки обходчики обнаружили с утра, двадцатого четвертого. Документов при себе нет, так что бог весть, кто это. Ох и утомился я…
—Та же история.
—Ага, а этих представь, мужа с мамашей. Они ж еще и по моргам ездят, на все женские трупы на предмет установления личности и опознания.
Акимова передернуло от одной мысли о покойницкой. Густой, удушливый воздух, тусклое, затхлое освещение, холод мертвенный — и столы, столы, столы, ржавые, ледяные, а на них голые тела с фиолетовыми цифрами на пятках.
