–Ты думаешь, мы не позаботимся о нем? Он проявил доблесть. Я сам буду стоять на страже и пришлю тебе весть, когда узнаю о его судьбе.
–Спасибо.
Диомед колеблется, потом произносит:
–Он предал твою бабушку, а ты путешествуешь с ним…
–Кассий спас меня от восстания. Я перед ним в долгу.
–Понимаю.– Диомед кивает. Первый знак уважения ко мне.– Но если он умрет, ты будешь свободен от него. Перед кем ты будешь в долгу тогда, Луна?
С этими словами он покидает меня и закрывает дверь. Ее запирают снаружи. Я расхаживаю по холодному камню, не в силах думать ни о ком, кроме Кассия, вспоминая, как он, распростертый на полу, говорит мне: «Что ты натворил?» Я чувствую, как стены смыкаются.
Я отступаю внутрь. Заставляю себя уйти на «путь ивы», представляю свое дыхание ветром, который качает ветви, колышет траву и целует воду. За ним приходит второе дыхательное движение: мое дыхание шуршит в лаванде, подталкивает пчел и звенит летними колокольчиками у озера Силена. Третье движение – закат. Четвертое колышет занавески и пламя в жаровнях, приносит через открытое окно снег Гипериона и заставляет плащ Кассия танцевать под зимним ветром Луны.
В глубине этого отдаленного озера памяти я снова вижу нашу первую встречу.
Юный Беллона стоит спиной ко мне и смотрит с балкона на территорию цитадели. Вдалеке горит под солнцем золотой шпиль штаб-квартиры легиона Сообщества. Волосы Кассия завиты и блестят от ароматического масла. На них тает снег. На нем темно-синяя куртка с серебряными эполетами в форме пера, а воротник украшен серебряной бахромой. На его бедре – серебряный клинок, а на ботинках – серебряные пряжки. Он выглядит словно рыцарь из сборника сказок, и это вызывает у меня недоверие.
Он не лишен способностей и все-таки представляет собой мелочное и избалованное существо. Он заманил моего любимого курсанта дома Марса на берег реки и там предал его. Почему? Потому, что не смог усвоить самый важный, по словам бабушки, урок училища – умение переносить потери. Если потеря единственного брата на Пробе сломила его, какой с него будет толк во время военных тягот?
«Так это ты любимый сын Тиберия»,– говорю я в своем воспоминании. Кассий оборачивается, чтобы оценить меня. Я, в своей белой кашемировой кофте с жемчужными пуговицами, с учебником математики в руках, едва достаю ему до пояса. На его губах появляется снисходительная улыбка.
«Сальве, любезнейший»,– говорю я.
«Лисандр, верно?»– Кассий игнорирует протокол.
«Верно».
Он ждет, когда я скажу что-нибудь еще. Я молчу.
«А ты жутковатое создание, да?– Он наклоняется ко мне, щуря полные жизни глаза.– Юпитер, ты выглядишь на восемьдесят и на восемь лет одновременно».
«Моя бабушка сердится на тебя»,– говорю я.
Он приподнимает брови: «Что, и сейчас? Что же я такого натворил?»
«Ты с лета убил одиннадцать человек на Кровавой Арене. А твоя вилла была постоянным источником разврата и кормушкой для прессы. Если ты пытался укрепить репутацию марсиан как разжигателей войны, ты в этом преуспел».
«Ну…– ослепительно улыбается он.– Мне нравится вызывать переполох».
«Почему? Это помогает тебе почувствовать свою важность? Alis aquilae. Девиз вашего дома: „На орлиных крыльях“. Я думаю, самодовольство свойственно сильнейшим хищникам неба. Кто станет им противоречить?»
Его лицо темнеет. «Осторожнее, лунный мальчик. На этом холме ты можешь болтать все, что захочешь. Но на Марсе люди так встречают свой конец».
Я моргаю, глядя на него. Знаю, мне нечего бояться. «Неужели правда настолько лишает тебя самообладания?»
«Можешь считать меня педантом в вопросе манер».
«Манеры… Что ж, если ты хочешь обсудить манеры, я могу позвать Айю, чтобы вы с ней обговорили детали. На Луне они отличаются».
Он грозит мне пальцем: «Нет храбрости в том, чтобы использовать чужие когти. Это совсем не то же самое, что иметь когти самому. Уж кто-кто, а ты должен это знать».
Я не вполне понимаю, что он имеет в виду,– почему именно я должен это знать?– и борюсь со стремлением пожать плечами, поскольку знаю, что это плохая привычка. И наклоняю голову, отметая непонятное оскорбление. «Однажды у меня будут когти, и я научусь ими пользоваться, любезный. А до тех пор, полагаю, будет вполне достаточно чужих».
«Черт побери, ты кошмарен.– Он несколько мгновений смотрит на меня.– Я решил, что ты мне нравишься, лунный мальчик».
«Спасибо,– говорю я.– Но не сочти оскорблением, если я не отвечу тебе тем же. Я сказал бабушке, что другой марсианин был бы лучше».
Он снова мрачнеет. Подобная переменчивость – проявление слабости. «Какой еще другой марсианин?»
«Тот сирота,– улыбаюсь я.– Андромедус».
«Дэрроу…»
«Да. Он был архипримасом. Разве не так? Он взял штурмом Олимп. Неслыханные способности, хотя его родителей… мало кто знал. Андромедусы были марсианами, знаменосцами дома Аквилиев, прежде чем попробовали свои силы в Поясе. Ваши знаменосцы. Ты знаешь их?»
«Дом Аквилиев?– Он ухмыляется.– Даже не слышал».
«Они с востока Киммерии. Но конечно же, он ничего от них не унаследовал. Он необычайно стоек и умен. И самое главное, внушает ощущение благонадежности. А ты, несмотря на все твои природные дарования,– нет».
«Я не стану слушать нравоучения от избалованного ребенка без шрама, какую бы фамилию он ни носил. Тебе вообще еще не полагается знать об училище. Мелкий жулик».
«Ты подтверждаешь мою точку зрения. В тебе нет смирения. Андромедус был бы лучше».
«Лучше для чего?»
«Послушай, Кассий, разве леди Беллона не учила тебя, что терпение – наивысшая добродетель?»– В дверях кабинета моей бабушки стоит девушка в цветах моего дома, но говорящая с эгейским акцентом – и язвительно улыбается Кассию.
«Виргиния!»– говорит он со странной улыбкой, словно у розового.
«Привет, красавчик.– Она ласково улыбается мне.– Лисандр, ты написал сегодня стихи для меня?»
Я краснею, и мне вдруг хочется стать таким же высоким, как Кассий.
«Боюсь, ничего стоящего».
«А Аталантия сказала мне другое».
«Она слишком… снисходительна».
«Что ж, я сама решу, хороши ли они. Почитаешь их мне после ужина?»
«Айя собиралась отвезти меня посмотреть на соколов в Госамере».
«Можно мне с вами?»
Я киваю, хотя знаю, что Айя будет злиться.
«Чудесно. Я люблю соколов».
«Орлы лучше,– говорит Кассий. Он с восхищением разглядывает ее, словно вещь, и мне тут же становится обидно. Я слышал, твой мужчина улетел играть с кораблями».
«Тактично,– морщится она.– В любом случае у меня нет мужчины».
