* * *
Анджела сидит надиване, обхватив руками кружку счаем, откоторой исходит пар. Спина унее такая прямая, что напряжение чувствуется закилометр.
–Значит, ты– Скарлетт Смит-Ривьер,– повторяет она втретийраз.
Киваю. Она сидит напротивоположном конце дивана исмотрит наменя так, будто видит впервые, будто годы лжи превратили меня внезнакомку. Явижу, что причинила ей боль. Япредала свою лучшую подругу, единственного кроме Алисы человека, который всегда меня поддерживал. Делаю глубокий вдох. Анджела могла встать иуйти, узнав промаскарад, невольным участником которого она стала. Могла захлопнуть дверь, больше нежелая иметь сомной ничего общего. Ноона осталась. Она заварила чай. Она села надиван. Возможно, еще невсе потеряно.
–Тасамая Скарлетт Смит-Ривьер, которая исполняла песню «Сестры»? Которая трагически погибла незадолго дотого, какстала рок-легендой ипосмертно получила десять «Грэмми»?
–Недесять, ачетыре.
–А-а-а.
Анджела выглядит ошеломленной. Она открывает рот, словно хочет что-то сказать, нопотом закрывает его и, нахмурившись, созерцает свой чай, словно пытаясь найти там ответы натысячи вопросов, которые крутятся унее вголове.
Впрошлом ярассказывала Анджеле отом, что потеряла сестру, изаставила ее пообещать никогда больше неподнимать эту тему. Глядя насмесь непонимания игоря вчерных глазах подруги, японимаю: следовало довериться ей ссамого начала.
–Но… Ктоже такая Алиса?– спрашивает Анджела после молчания.– Это твое прозвище илиутебя действительно есть сестра?
Водворе раздается пронзительный звон, возвещающий оконце перемены. Еще несколько секунд слышны шум идетские крики, апотом наступает тишина. Словно наяву вижу Алису: она бежит попляжу, иее хвостик качается изстороны всторону.
–Да, уменя была сестра, ее звали Алиса иона действительно умерла.– Мой голос слегка дрожит.
Недоумение налице Анджелы внезапно сменяется нежностью. Неговоря нислова, она ставит кружку настолик, преодолевает расстояние между нами иберет мои руки всвои.
–Хорошо. Ты можешь все мне рассказать,– тихо говорит она сосвойственной ей доброжелательностью.
Кивнув, делаю глоток чая, чтобы решиться. Потом опускаю взгляд нанаши сцепленные руки инаконец рассказываю правду отом, что произошло взлополучном декабре 2012года, когда япотеряла Алису, человека, которого ялюбила больше всех насвете.
Мой первый альбом вышел вконце июня. Гарри– менеджер, которого приставили комне Origin Records,– был полон энтузиазма. Мой сингл «Сестры» сразуже стал хитом. Он звучал изкаждого утюга, икогда спустя считаные недели яколесила стуром поАмерике, все вокруг уже машинально напевали его, принимая душ. Признаться, яочень смутно помню тот период. Чтобы справиться сострессом, ямного пила. Наверное, даже слишком много. Ноябыла уверена, что сомной все впорядке, иповторяла это Алисе, когда мне удавалось донее дозвониться. Ясобирала полные залы, но, несмотря наэто, чувствовала себя какникогда одинокой.
Все изменилось после совершенно незначительного напервый взгляд происшествия. После нескольких недель гастролей явернулась вНью-Йорк совершенно измотанная. Гарри постоянно твердил, что, несмотря науспех, «взмах крыльев бабочки» может каксделать изменя легенду, так ипогубить. Мол, прессе хватит любого пустячного события, чтобы раздуть сенсацию, которая либо увеличит мою популярность, либо заставит меня водночасье исчезнуть.
Вернувшись домой, япродолжала пить. Сестре яговорила, что беспокоиться неочем, что пью ятолько навечеринках. Яне стала уточнять, что ходила повечеринкам каждый вечер. Выпивка отвлекала меня отмыслей ипомогала заснуть. Вотличие отАлисы явсегда мучилась бессонницей.
После переезда вквартиру врайоне Гринвич-Виллидж (что стало возможно благодаря гонорару, который яполучила заальбом) каждое утро около половины первого яходила вкофейню науглу моей улицы, где покупала бейгл илатте. Они напоминали мне еду из«Пляжного кафе» вНаррагансетте. Яходила туда каждое утро, безисключений. Яникогда нелюбила правила, ограничения иобязательства, но, несмотря наэто, рутина меня успокаивала– приусловии, что ясама выбирала себе рутину. Проглотив находу бейгл, яоколо получаса гуляла впарке наВашингтон-сквер, потом возвращалась домой ипо большей части неделала ничего особенного. Играла нагитаре, развалившись нанезаправленной постели ине вкладывая вигру ниграмма души, одержимая вопросом, который уже некоторое время невыходил уменя изголовы: что теперь?
Ивот однажды меня окликнули. Это случилось нена сцене идаже нена выходе сконцерта, ана пересечении Четвертой улицы иМерсер-стрит, подороге изкофейни впарк. Меня узнали наулице– даже несмотря наконверсы истарые джинсы, вкоторых ябыла примечательнее некуда. Стояла поздняя осень, ноденьки выдались наудивление солнечными, особенно дляНью-Йорка. Ябодро жевала бейгл, когда услышала незнакомый голос, зовущий меня поимени. Япомню восхищенную улыбку девочки-подростка. Унее были пирсинг вносу, джинсовая рубашка ираспахнутая куртка. Она принялась расспрашивать меня оФениксе. Откуда, черт возьми, она могла узнать омоем Фениксе?! Мне показалось, что бейгл уменя ворту превратился впепел. Потом девочка вытащила телефон исфотографировала меня. Даже неспросив разрешения. Типа яне человек, авоенный мемориал илитарелка картофеля фри, фотку которой можно выложить всоцсети. Уменя было такое чувство, будто тем прекрасным солнечным ноябрьским утром сменя сорвали трусики прямо посреди Мерсер-стрит.
Впоследствии эта сцена неоднократно повторялась. Меня узнавали все вокруг– отпродавца бейглов докассира в«Хол Фудс». Яначала чувствовать себя странно: каждый раз, когда кто-то смотрел наменя слишком пристально, мне казалось, будто вокруг горла сжимаются тиски. Мне потребовалось некоторое время, чтобы дать название ощущению, которое липло ккоже снастойчивостью неприятного запаха,– имя ему был страх. Все эти годы уменя была цель. Одна-единственная цель. Яникогда несомневалась, правильнымли путем иду, ивкалывала какпроклятая. Яжертвовала всем, отдавала все, что уменя было. Стого дня, какяуслышала песню «Wonderwall» висполнении Лиама Галлахера, все мое существо, тело идуша, стремились кодной-единственной цели: стать «рок-звездой», какговорила Алиса. Эти слова всегда казались мне ребячливыми, новконечном итоге они какнельзя лучше описывали ситуацию. Напротяжении нескольких месяцев яиграла роль канатоходца, балансируя натонкой грани «до» и«после», долгих лет каторжного труда иуспеха. Яцеплялась заэту грань, какжертва кораблекрушения– заспасательный круг, чтобы неунесло течение. Уменя пропало всякое желание идти ксвету. Origin Records несбавляла обороты, комне какпчелы намед начали слетаться люди схищными глазами ильстивыми речами. Это было неизбежностью. Честно говоря, яникогда несомневалась втом, что достаточно талантлива илидостаточно усердна, чтобы добиться успеха. Яникогда нестрадала отложной скромности, считая ее неболее чем обманчивой формой лицемерия. Но, оказавшись загнанная вугол, комне пришло ужасное откровение, которого яникак неожидала: мне было всеравно, добьюсьли яуспеха. Более того– успех оказался мне ненужен. Яошиблась сцелью: ябольше нехотела быть рок-звездой. Яхотела заниматься музыкой, что яиделала каждый день напротяжении многих лет, стех пор, какначала учить названия нот спомощью картонного пианино, спервых дыхательных упражнений госпожи Гамильтон, которая ставила мне голос. Вся моя жизнь состояла изпартитур, нот имелодий. Вся моя жизнь состояла измузыки. Яникогда нехотела ничего другого– ниуспеха, нитем более славы. Ябольше немогла ниочем думать. Меня постоянно окружало слишком много людей, слишком много событий, слишком много света. «Что теперь?»– крутилось вголове. Эти два слова пугали меня, какнож, приставленный кгорлу. Эти два слова, эти два падальщика, неотступно следовавшие замной, кудабы яни пошла. Что теперь?
