Ценой неимоверных усилий заставляю себя раскидать подушки, сдернуть одеяло исмять простыни. Стараюсь несмотреть наскладки иугол откинутого одеяла– угол хаоса видеальном квадрате кровати. Ядолжна начать новую жизнь, ради этого япересекла Атлантику. Здесь ямогу быть обычной девушкой. Обычной девушкой, скоторой никогда ничего неслучается.
* * *
10:04. Женщина, назначившая мне встречу, опаздывает начетыре минуты. Двести сорок секунд моей жизни потрачены впустую. Сгинули внебытие.
Водном часе шестьдесят минут. Водной минуте шестьдесят секунд.
Поправляю хвост– вдесятый раз. Мне никак непонять опозданий: чтобы прийти вовремя, нужно всего-то вовремя уйти. Пространственно-временной континуум, вкотором яживу, априори неотличается отпространственно-временного континуума, вкотором живут остальные люди, но, похоже, вовсем мире только япостигла великую тайну бытия, которую подавляющему большинству человечества еще предстоит осознать.
Время впути = время, затраченное натранспорт + время, затраченное напешее передвижение + несколько минут взапасе.
Наше время наисходе. Порой мне кажется, что одна язнаю эту страшную истину, поэтому мне хочется предостеречь тех, кто попусту тратит самый драгоценный дар, который дала нам Вселенная, аименно: время. Мне хочется сказать: вы ведь осознаете, что однажды мы умрем? Жизнь коротка, она быстро подходит кконцу, насчету каждое мгновение! Время уходит, впрошлое нельзя вернуться, нам остаются лишь сожаления, похожие наосколки ракушек, выброшенных волнами наберег…
Все, хватит.
Дыши, Алиса.
Подумай очем-нибудь другом.
Вокруг серость, сплошная серость, которой нет конца. Мелкий дождь влажной вуалью падает налицо, ая расстегиваю пальто.
Пасмурное парижское небо низко нависает надземлей, нотемпература– нениже пятидесяти градусов поФаренгейту. Сколько это поЦельсию? Нужно научиться использовать шкалу Цельсия. Состанции «Бельвиль» длинной вереницей тянется огромная толпа людей, мужчин иженщин, их зонтики серо-черными цветами распускаются один задругим. Рядом сомной спотыкается девушка, ия едва успеваю подхватить ее подлокоть. Она беременна. Явзволнованно спрашиваю:
–Вы неушиблись?
–Нет-нет. Все хорошо.
Явно опаздывая ипотому нервничая, девушка наклоняется, чтобы собрать содержимое своей сумочки, которое высыпалось натротуар. Тороплюсь ей помочь.
–Давайтея. Ненаклоняйтесь.
Поднимаю ее вещи: телефон, пачку салфеток, ручку инесколько монеток.
–Спасибо,– говорит девушка, соблегчением вздыхая.– Уменя так ноет спина…
Мы обмениваемся улыбками, ина короткое мгновение ее теплое выражение лица заставляет меня успокоиться. Подавляю порыв дотронуться доокруглого живота, растянутого заключенной внем маленькой жизнью. Пожелав мне хорошего дня, девушка исчезает впотоке людей, ия снова сама посебе. Чувствую, какпод ногами вибрирует метро. Два миллиона двести тысяч жителей. Париж урчит, шевелится всвоей вечной суете. Япоступила правильно, приехав сюда. Париж– идеальное место, чтобы исчезнуть, затеряться втолпе безликих прохожих, забыться ибыть забытой.
–Алиса Смит?
Передо мной стоит невысокая женщина чуть запятьдесят. Выглядит она элегантно: бежевый плащ, седеющие волосы собраны впучок-улитку изафиксированы лаком. Япротягиваю ей руку.
–Да. Здравствуйте.
–Я Джейн Томпсон изагентства «Филд иТомпсон»,– говорит женщина наидеальном английском.– Мы разговаривали потелефону.
–Рада встрече.
–Пойдемте,– властным тоном говорит она, раскрывая надмоей головой шотландский зонт.– Каквидите, дометро рукой подать.
Нояхотела другого, поэтому, откашлявшись, говорю:
–Вообще-то ядумала оквартире поближе кМарэ илиМонмартру…
Она останавливается игромко смеется.
–Апочему сразу невДиснейленде? Знаю, американцы любят Марэ иМонмартр, ноэто очень туристические места. ВМарэ повыходным столько людей, что непротолкнуться, аМонмартр далеко отцентра. Ктомуже там полно туристов икарманников. Ипотом, учитывая ваш бюджет, обэтом нестоит идумать…
–Воткак.
Прячу разочарование подсокрушенной улыбкой. Янаивно представляла себя вмансардной квартире соткрытыми деревянными балками ивидом набазилику Сакре-Кер, итеперь мне стыдно, что явыгляжу стереотипной американкой.
Мы проходим мимо китайской закусочной, прачечной игреческого ресторана, ввитрине которого видно, каксвращающегося навертеле мяса капает жир. Вспоминаю фотографии украшенного подсветкой музея Орсе исада Пале-Рояль сколоннадами, обрамленными аркадами. Нам рассказывали оних науроках французского. Тогда яиузнала про«стиль Османа». Прекрасно помню определение этого термина, которое стояло вмоем американском учебнике подизображением величественного здания сдлинными балконами изкованого железа: «Архитектурный стиль Парижа, созданный префектом Сены бароном Османом всередине XIXвека».
Однако, учитывая постапокалиптическое состояние моего банковского счета, стоит забыть улицу Риволи, Монмартр иМарэ, поэтому ярешаю довериться Джейн Томпсон.
Она останавливается перед домом соблупившейся краской, втиснутом между школой имагазинчиком восточных сладостей, вводит код ипропускает меня внутрь.
–Квартира находится набывшем служебном этаже. Там светло иочень тихо, вот увидите.
Госпожа Томпсон энергично трясет зонтом, забрызгивая потрескавшуюся плитку, которой выложен холл. Мы направляемся клифту иподнимаемся нашестой ипоследний этаж, откуда попадаем внебольшую квартиру. Гостиная переходит воборудованную попоследнему слову техники кухню. Какобъяснила госпожа Томпсон, воФранции такую планировку называют «американской кухней», идобавила, что здесь ябуду чувствовать себя «какдома».
–После предыдущего жильца вквартире сделали ремонт. Вся мебель новая ифункциональная: диван, встроенный шкаф, современная звуковая система сдвумя колонками… Благодаря мансардному окну вспальне светло даже внепогоду. Ванная комната– три квадратных метра, нованна вмещается. Каквидите, квартира маленькая, носветлая ичистая.
Распахиваю единственное вгостиной окно ивыглядываю наружу. Мне открывается вид нарасположенную пососедству начальную школу. Слышу городской шум иредкие гудки клаксонов, тонущие вшелесте дождя. Мне вспоминается Манхэттен сего непрекращающимся пением сирен игудением работающих летом кондиционеров. Неуверена, что эта квартира мне нравится, ноее холодная строгость действует успокаивающе. Пронзительно звенит звонок, ина детскую площадку выбегает толпа детей вразноцветных шапочках. Дети принимаются играть поддождем, симфония их радостных возгласов вызывают уменя искреннюю улыбку– первую завсе время, что явПариже. Внезапно квартира становится уютнее. Возможно, все дело вдетском смехе, нотеперь мне кажется, что здесь пахнет горячим шоколадом…
Снова обхожу комнаты, чувствуя насебе взгляд госпожи Томпсон. Похоже, мой строгий черный костюм исобранные ваккуратный хвост волосы внушают ей доверие.
