Ноль.
Сколько процентов базового набора имплантировано?
Ноль.
Активизация мозговой деятельности совпадает с началом процедуры имплантации?
Да, с точностью до пяти десятых секунды.
Можешь привести аналог с той картиной альфа-волн, что наблюдалась в тот момент?
Да, это был аналог болевой реакции. Негатив. Болевая реакция в подобном состоянии у пациента заведомо отсутствует. Ошибка распознавания образа. Адекватная интерпретация сигнала невозможна.
После прекращения имплантации попытки повторялись?
Да.
Сколько раз?
Подсчёты не велись.
Имплантаты были извлечены?
Нет.
Куда же они делись?
Мне это не известно.
Сколько времени пациент находится в этом состоянии?
Вопрос некорректен.
Сколько времени длятся попытки имплантации пациенту следовой начинки?
Пять месяцев, шесть дней…
Кто из персонала следил за процессом? Кто принял решение о прекращении операции в момент кризиса? Какова его компетенция?
Персонал во время манипуляция, как правило, не присутствовал, операция стандартная, состояние пациента…
Достаточно, кто принимал решение о прекращении операции? Ты? Госпитальный Главный Церебр?
Нет, поступал приказ. Мы подчинялись. Ждали. Потом снова пытались продолжить цикл реабилитации.
Почему это всё не было занесено в журнал? Почему не был вызван дежурный?
Таков был приказ, запись в журнале была стёрта.
Кто отдавал приказ?
Рэдэрик Ковальский.
Янек недоумённо повертел головой. Бред какой-то, посторонние люди распоряжаются в Госпитале, как у себя дома…
—Так зовут того, кто лежит в саркофаге. Ну, пациента.
Голос Стася, что стоял уже рядом, с прищуром разглядывая расцвеченную огнями эрвэ-панель сошедшего с ума саркофага, показался ничего не понимающему Янеку гласом здорового посреди сумасшедшего дома.
—Я сверился с картотекой,— пояснил практикант.
Та-ак…
—В трёхминутный срок репорт обо всём этом должен лежать у меня на столе. Протоколы попытаться поднять из архива, срочно собрать все службы техподдержки и дежурный медперсонал этой секции Госпиталя. Выполнять.
Невозможно. Приказ о неразглашении этой информации имеет высший приоритет.
—Ещё раз. Кто отдал приказ?
Рэдэрик…
—Стоп. Ты знаешь, что именно так зовут твоего пациента?
Да.
—Так каким же образом он тебе мог отдать хоть какой-то приказ, тем более такого приоритета?
Согласно Конвенции Медицинской Гильдии Галактической Интендантской Службы любое решение пациента является первичным для обслуживающей его техники. Без исключений.
Вам это известно — почти обиженным тоном добавил голос.
Это уже был перебор. Они смотрели друг на друга, ничего не понимая. Пальцы у Янека тряслись так, что он вынужден был сжать ладони под подбородком в каком-то нелепом рукопожатии. Секунды рвутся куда-то вдаль, а он, опытный врач, стоит как столб и ничего не предпринимает…
—Этот пункт распространяется только на пациентов, способных совершать адекватные действия и отвечать за них. Как пациент, находящийся без сознания уже почти десять лет, может отдавать такие приказы?!
Неверное утверждение. Пациент в сознании.
Сумасшествие… церебр саркофага абсолютно недееспособен… как они могли это прозевать?!
—Пациент не слышит, не видит, не чувствует, не разговаривает, у него полностью купирована мозговая активность. Он без сознания,— кого он уговаривает?!
Нет. То есть ваша информация верна, но пациент мыслит. Он не прекращал мыслить ни на секунду.
И тут Янек увидел то, что впоследствии долгие годы не могло изгладиться из его памяти. В голубоватом растворе, наполнявшем саркофаг, что-то шевельнулось. Одно слаженное колыхание паутины нитей, и за прозрачным щитком показалось лишённое бровей и ресниц лицо взрослого младенца, чьи открытые настежь глаза смотрели на него в упор, не мигая. В третий и последний раз пробудился в его голове невыносимым спокойствием голос.
Пора.
Видение больше не повторилось.
Последовавшие за этим дни безумного хаоса не очень отчётливо отпечатались в памяти Янека, происходившее ему припоминалось лишь какими-то урывками, все кричали, бегали, вели какие-то споры, собирали срочные совещания…
Подробностей так и не раскопали, перерыли все записи архива, что имели хоть какое-то отношение к злополучному саркофагу, который впоследствии разобрали буквально по атомам, так ничего и не обнаружив.
Почему-то хорошо помнилась короткая и, на фоне всего остального, какая-то слишком будничная операция по срочному «оживлению».
Дыхание, сердцебиение, перистальтика, сосуды, периферийная нервная, зрение, слух…
Всё было сработано быстро и почти идеально.
«Заводить» головной мозг не пришлось. Достопамятная машинка говорила правду. Это был приговор. Десять лет в абсолютной тьме не может выдержать никто. Малфункциональный глубокий тета-ритм убивает мозг за несколько суток. Они были бессильны. Разрушение структур коры, замкнутый на себя ствол мозга. Растительное существование на остаток жизни. Если родственники ничего не решат, то — практически вечность во мраке, но теперь уже мраке безумия. В лучшем случае — эвтаназия.
Опасливые сомнения появились у них лишь трое бессонных суток спустя. Исследования высшей мозговой активности показывали, как на подбор, одно и то же. Вялые ритмы, но никакой патологии. Они не верили. Проверяли повторно.
Раскрывшиеся на шестой день глаза смотрели по сторонам, почти не обращая на них внимания, однако Янек в своей жизни знавал взгляды гораздо менее разумные. Казалось, пациент излучал печаль, даря её всем вокруг, но это не могло быть поводом заподозрить патологию. Просто ещё один… незабываемый взгляд.
Он говорил красноречивее слов, впрочем слов никаких и не было. Рэдэрик, кажется, так звали пациента, быстро шёл на поправку, собственно обычный курс реабилитации, рассчитанный на неделю, он успешно прошёл за три дня, но так и не проронил ни слова. Более того, они всё не могли избавиться от ощущения, что он их не замечает. При этом любые, вполне, впрочем, обоснованные, подозрения на отклонения в его интеллектуальных способностях отметались сразу, стоило увидеть с какой жадностью он общался с Наристийским Инфоцентром. В общем, страсти улеглись, скандал затих в архивах бесконечных комиссий, Янек умудрился наконец-то выспаться, Стась отправился дальше по маршруту своей практики, держать абсолютно здорового пациента в Госпитале больше не было никакого смысла, да и сам бывший пациент явно начал с тоской поглядывать на небо.
