Он и вправду ничего особенного не чувствовал, когда это говорил. Слова, они слова и есть. Придавать им особый смысл… в этот раз было не нужно. Да и времени прошло. Сложно сознавать, что он знал родителей только чуть больше половины собственной жизни.
—Сожалею.
Оля сказала это так, что он понял, какая внутренняя работа была проделана за это мгновение. Ни тени эмоции в голосе, ни единого касания чужих потаённых, болезненных струн. Он должен ей сперва разрешить это делать.
Рэдди удивлённо поднял брови. Оля была вторым человеком в его жизни, кто чувствовал его, как собственную ладонь. И умело пользовался этим. Она, и раньше Эстра. Но тут всё было иначе. Сестра росла с ним и растила его, Оля же просто появилась рядом, и всё сразу поняла. Чего даже он сам ещё не понимал.
—Ничего.
Рэдди если и опасался в разговорах вспоминать родителей, то именно из-за треклятой паузы неловкости, обязательно возникавшей и длившейся долгие разбухающие минуты.
С Олей такого не случилось, спустя мгновение она уже выспрашивала что-то у Рэдди о его «подчинённом», том самом, которого он ходил навещать в госпитале. Рэдди отвечал, переводя дух. Она поражала его.
—Да ерунда, Оля, ну что ты в самом деле, попросту в моём звене, как назло, оказалось полно не прирученных, диких, разжиревших на эвкалиптовой листве ленивцев. И я — главный из них. У нас вечно так, чуть расслабишься — тут же кто-то кому-то срежет выхлопом левый обтекатель.
—Ха! Скажешь тоже.
Ей действительно было весело. Вся эта скучная даже самому Рэдди галиматья отчего-то раз от разу отражалась в Олиных глазах искорками смеха. Или он, и вправду, настолько глупо при этом выглядел?..
—Ну, мы редко выбираемся за границы ЗВ, всё-таки — Планетарная оборона, что нам на орбите делать? Но зато летаем по-настоящему.
—Рэдди, но отметь же, ПКО — пережиток прошлого. Прибежище мальцов вроде нас с тобой, которым делать нечего. А так, какая-никакая, а романтика.
—Нет, ну почему, по статистике большая часть регулярного Флота и войск ГКК набирается из состава местных Корпусов Обороны. Мы — как бы ступенька туда, в космос. Шансы велики…
—А я вот так и не смогла в себе побороть боязнь к этому вот «шансы велики». Не могу я так. Мне подавай полную определённость. Вот и подалась в конце концов делать карьеру на поприще ГИСа. Хотя иногда и жалею, что забрала заявление из Кадетского.
—Так ты что, хотела к нам поступать?! Я тебя недооценил.
В который раз.
О, да, если бы прошла стартовые тесты, военная карьера её, как мог оценить на свой взгляд Рэдди, могла пойти вверх просто на загляденье.
—Только зря ты отказалась от такого шанса, уж я-то могу оценить твой потенциал.
Оля заулыбалась. Очередной класс улыбок. На этот раз улыбка убийственная.
—Вот уж не могла раньше предположить, что можно вот так — самым неприкрытым образом льстить другому и одновременно самого себя нахваливать!
Рэдди замялся. Да, что-то он, и вправду, не то сказал.
—Ой, Рэдди, перестань смотреть такими отчаянными глазами, не нужно измышлять из моих слов невесть что, не загружайся. Пошли лучше на свежий воздух!
Странно, Рэдди оглядел стол и невольно отметил, сколько уже выпито и съедено. Такая гора всего! И когда это они только успели?! Он замучается теперь себя обратно в форму приводить.
Он начал было вылезать из своего кресла, но тут почувствовал под ногой какой-то небольшой твёрдый предмет, вязко заскользивший от касания его ноги по полу.
Согнувшись в три погибели он попытался разглядеть, что там такое. Пришлось высвобождаться из пластиковых объятий мебельного монстра с удвоенной осторожностью. Ещё чего не хватало, в чужом доме что-то поломать. Оля в этот момент что-то выговаривала гному, подбежавшему убирать со стола, и Рэдди этим не преминул воспользоваться. Наклонившись, он заглянул под низкую столешницу. Что же там такое?
Это было блюдце, самое обыкновенное перевёрнутое блюдце, а вокруг него розовая лужица чего-то густого и молочного. И во все стороны — разводы от его ботинок.
Рэдди выпрямился, ошарашено посмотрел по сторонам, на эту царившую вокруг идеальную чистоту, на эти белоснежные потолки и стены, на этот тщательно подсвеченный таинственными узорами пол, после наткнулся на вопрошающий взгляд Оли. Но он же ничего не переворачивал! Выходит, оно тут так и было.
—Что?
—Да так, ничего, там у тебя… блюдце…— Рэдди старался сдержаться изо всех сил.
Оля изобразила удивление.
—Я же сказала, что у меня кошечка!
И правда, откуда-то из темноты на свет выбралось хвостатое существо неопределённой породы.
Зато вполне определённых повадок. Кися грациозно подобралась к перевёрнутой посудине и брезгливо сделала несколько лакающих движений языком, показывая, что она это, оказывается, ест.
Рэдди не мог больше терпеть, он изнемогал.
—Кошечка с блюдечком?
Было не совсем чёткое ощущение, что его душит смех, да что там, его просто плющит от смеха об эту самую стену, по которой он сейчас в конвульсиях сползал.
По далёким слабоосвещённым комнатам раскатился дикий хохот. Эти звуки просто не могли принадлежать человеку. Вернее, людям,— Оля тоже, вытянув ноги, в изнеможении села на пол и, содрогаясь в спазмах смеха, размазывала по лицу выступившие на глаза слёзы. Так они и смеялись, глядя друг на друга, а вокруг настороженными кругами ходили кошка и гном.
Они никак не могли взять в толк, что же такое происходит.
Он нечасто позволял себе вспоминать родителей, их прежнюю жизнь в старом доме, далёкое детство, вот так, однажды ушедшее, чтобы никогда больше не возвращаться.
Что-то забылось само, что-то он постарался забыть, но временами к нему что-то подступало, буквально заставляя оборачиваться и из-под прикрывающей глаза от слепящего света ладони вглядываться вдаль.
Когда-то было и вот так. Только потянись, и память вернётся, оживляя то, что исчезло. Так может, оно никогда и не исчезало?
У большинства его сверстников родители были куда старше. Галактика была велика, возможности человека безграничны, первые сто лет отведённого срока каждый с горящими глазами стремился покорить самые неприступные вершины, сделать карьеру, внести свою лепту в величие Галактики Сайриус, и перечислить все мириады путей, которые вели к этим вершинам, было невозможно.
Молодые люди щедрой рукой, горстями рассыпали вокруг годы и годы, пробуя различные поприща, совершенствуясь в науках, искусствах, ремёслах и умениях. Впереди была целая жизнь, позади — лишь былые надежды, овеществившиеся или позабытые, легко или с горечью. О прошлом не было принято жалеть, о будущем было принято мечтать.
Лишь сменив два-три мира и пригоршню профессий, люди Третьей Эпохи, наконец, оседали, отыскав себе какой-нибудь уютный мирок, где рожали и растили детей, не стремясь к недостижимому, но помогая своим скромным трудом тем, кто нуждался в такой помощи.
