–Ну вот,– усмехнулся Ладожский,– а помнится, кто-то утверждал, что ей совершенно нечем помочь в СВО, поскольку она просто лечит зубы.
–Ну, это же не помощь, а то же самое лечение, только на добровольных началах,– пожала плечами Клавдия.
Возможно, они бы и дальше дискутировали на эту тему, но их беседу прервала стюардесса, предложив ужин и поинтересовавшись их выбором блюд, и принесла подносы с едой.
И, только получив заказанную еду, они оба вдруг почувствовали, что прилично проголодались, и принялись уплетать с аппетитом, лишь изредка перекидываясь короткими фразами. А вскоре и вовсе замолчали.
В какой-то момент, потихоньку потягивая горячий душистый чай с лимоном, задумавшись, Клавдия засмотрелась в иллюминатор, где через большую прореху в плотном облачном покрове открылась вдруг далеко внизу матерая тайга, над которой они пролетали в это время.
Растревожил ее их с Матвеем разговор, вынудив вспомнить и снова пропустить эмоционально через себя не самые приятные моменты.
Как тогда она нашла силы, чтобы удержать себя и не разрыдаться, не устроить настоящую дикую истерику, не ухватить Ваську изо всех своих возможных сил, обнять, прижать, вцепиться в него, да что угодно вытворить– только бы не отпускать, требуя, чтобы он остался и выкинул куда подальше весь свой идиотский героизм из головы…
Смогла. Сама не понимает до сих пор, как справилась с паникой, затапливающей мозг. Она дико, ужасно за него испугалась, испугалась того, что он уходит безвозвратно, гибельно– насовсем, испугалась, что его обязательно убьют. И этот дикий страх бился у нее в голове паникующим набатом.
Но она отпустила его. Перекрестила, благословила– и отпустила.
Достойно, как диктовали ей уважение и любовь к Василию.
А потом рыдала, давясь слезами на кухне, и бабушка, отправив Пашку из дома, чтобы тот не видел мать в таком состоянии и не поддавался ее панике и отчаянию, строго и бескомпромиссно отчитывала внучку не щадя.
–Ну-ка,– потребовала Софья Михайловна самым строгим своим директорским тоном,– прекрати это безобразие немедленно! Ты что тут бабьи подвывания устроила?
–Его же… убить могут, ба…– захлебывалась слезами Клава и упрекала ее:– Как ты не понимаешь?!
–Я-то хорошо понимаю,– выговаривала ей холодно Софья Михайловна.– Только я осознаю, что такая возможность существует, а ты рыдаешь так, словно заранее его хоронишь и уже оплакиваешь. Если никак не можешь повлиять на ситуацию, то незачем изводить себя самыми страшными предположениями.– И потребовала:– Перестань, имей уважение к Василию, да и к себе самой!– И протянула Клаве стакан с водой.– На-ка, выпей и уймись уже. Не пристало тебе так рассупониваться, все-таки характер имеешь.
–Имею…– кивнула Клавдия, выпила одним махом всю воду, захлебываясь и проливая на грудь, отставила стакан на стол и добавила:– Все-таки.
–Что это ты голосить принялась?– разошлась отчитывающим назиданием Софья Михайловна.– Кто нас и страну защищать будет, как не настоящие мужчины? Те, что ли, деятели, которые «свалили», как вы изволите выражаться, «за бугор» счестно украденными деньгами и теперь оттуда обливают нас всех и страну грязью, отрабатывая иудово серебро и выслуживаясь перед хозяевами? Эти да, «защитят», еще как, а за определенную доплату к уже имеющимся капиталам с удовольствием поспособствуют, чтобы нас по концлагерям распределили.
–Ба…– устало-просительно начала было Клава.
–Что «ба»?– резко оборвала ее Софья Михайловна.– Василий поступает так, как предписывает ему совесть, человеческое и мужское достоинство и верность. И он совершенно прав: кто, если не такие, как он, мужчины? На кого нам тогда опираться и рассчитывать, когда беда и война?– И сама себе ответила, тягостно вздохнув:– Вот то-то. В России испокон веков так было: пришел час испытания и час мужества– и поднимаются мужчины, казалось бы обычные, простые люди, а на поверку выясняется, что воины и защитники, люди подвига.
–Да все я понимаю,– безнадежно тягостно вздохнула Клавдия.– И Василия понимаю и уважаю его выбор и поступок, только…– Она посмотрела на Софью Михайловну больными глазами.– На кой черт оно нам это все прилетело-то, а, ба? Война эта на кой нам далась?
–Ох, Клавонька,– вздохнула бабушка, прижала к себе голову внучки и погладила, сочувствуя и ободряя.– Так уж мир и его история устроены, что некоторые события предопределены, как, например, извечное противостояние Европы и англосаксов против России. Уж как мы оттягивали этот момент, как сопротивлялись, настаивая на мирных решениях и соблюдениях международных законов, но все оказалось бесполезно, потому что у них имелся свой план и свое видение развития событий и нового мироустройства, в котором нет места России, как сильному и самостоятельному государству. Ничего нового, между прочим, если почитать историю. Сколько могло наше правительство, столько и старалось отсрочить прямое противостояние. Да ведь если тыкать медведя в берлоге палкой, то это, наверное, интересно и даже весело, только ненадолго. Вот неизбежно и наступил тот момент, за которым прилетела, как это называет Павлуша, «ответка». Знаешь, когда человек хочет стать богом, из него всегда выходит злодей, а когда небольшая группа людей решит, назначит и возомнит себя властителями всего мира, управляющими всеми людьми и событиями на Земле, они неизбежно становятся Всемирным Злом, которое в соответствии с мировыми и божественными законами природы, равновесия и жизни подлежит обязательному истреблению. И получилось, что России досталась непростая историческая роль, можно сказать, некоего Уравнителя, раз за разом вынужденного нивелировать перекос в равновесии, уничтожая то самое Зло, способное в своем стремлении к мировому абсолютному господству истребить что угодно, даже саму Землю.
–Ладно, ба,– остановила рассуждения Софьи Михайловны Клавдия, измученно вздохнув,– как-то я не готова сейчас выслушивать и вникать в подобного рода рассуждения и всякие высокие материи про мировое зло, исчадия ада и тому подобное. Хрен с ним, с мировым-то, главное, чтобы Васька живой вернулся и желательно целый.– Она вздохнула еще разок и добавила:– И все остальные, кто там сейчас в том замесе оказался.
Ситуация как-то успокоилась, и Клавдия вместе с ней, постепенно уговорив себя, что ничего ведь страшного не происходит– Василий проходит подготовку в Центре спецназа, иногда звонит, редко, но звонит же. А когда он там попадет на фронт– еще большой вопрос, может, к тому времени все и закончится уже с тем СВО. Ну, как-то так настраивала себя Клавдия, определив психологическую установку: вот позвонит он, предупредит, что отправляется уже туда, как они говорят, «за ленточку», вот тогда она и начнет волноваться и молиться за него всерьез.
Но он не позвонил. Просто почему-то долго не было никаких звонков и никакой связи с ним. Очень долго– сначала четыре недели, потом месяц, потом полтора месяца… два, два с половиной…
Конечно, Клава давно уже и волновалась, и молилась, и Валюхе моральных трендюлей отвесила, потребовав, чтобы та немедленно шла к своему «мракобесу» изаставила того как угодно, но провести обряд защиты от гибели для Василия. Но Валька что-то лепетала в ответ и объясняла, что этого никак нельзя делать.
