–А Вася– это кто?– спросил старательно нейтральным тоном Матвей.– Ты уже раз третий упомянула это имя. Твой бойфренд? Ты сейчас с кем-то в отношениях?
–Вася?– сбившись с волны своих размышлений-откровений, удивилась вопросу Клавдия и объяснила как нечто само собой разумеющееся:– Вася мой бывший муж и отец Павла.
–Вы развелись, но поддерживаете вполне дружеские отношения?– прояснял не до конца понятную ему ситуацию Ладожский.
–С Васей?– снова подивилась Клавдия и подтвердила:– Ну конечно. Он близкий и родной мне и всей нашей семье человек.
И, только заметив, как меняется выражение лица Ладожского, не сумевшего скрыть недоумения и некой досады, словно холодея и дистанцируясь от нее, Клавдия сообразила наконец, чему он удивился.
–Эм-м-м,– почесала она бровь в замешательстве,– наверное, про Васю надо объяснить.
–Да нет,– освобождая ее и себя от ненужных и лишних признаний, отказался от пояснений Матвей,– я не ожидаю, что ты станешь рассказывать и делиться откровениями о каких-то глубоко личных моментах.
–Они, конечно, личные,– правильно поняла его замешательство Клавдия,– но не настолько, чтобы их требовалось скромно замалчивать или хранить.– И, видя, что Ладожский собрался и дальше ей возражать, подняла ладонь останавливающим жестом:– Давай я тебе просто расскажу.
–Ну давай,– согласился, сдаваясь ее настойчивости, Матвей.
С Василием Клавдия впервые встретилась и познакомилась в институте, в тот самый судьбоносный день, когда ждала момента появления списков поступивших, которые строго в определенный час вывешивали в центральном холле Евдокимовки.
Отчего-то Клава ужасно нервничала и никак не могла успокоиться, расслабиться, ожидая оглашения результатов приемной комиссии. И ведь знала, и прекрасно понимала, что сдала экзамены отлично и наверняка проходит по баллам, но вот никак не могла унять какого-то нервического внутреннего тремора, отчего принялась вышагивать из одного угла холла в другой.
И вот, когда она завершила свой очередной «пробег» по диагонали холла из одного его угла в другой, на «финише» ее остановило ироничное замечание, произнесенное незнакомым юношей, скорее даже не юношей, а уже молодым мужчиной.
–«От мнительности заболевают, от надежды выздоравливают»,– явно посмеиваясь над ней, произнес симпатичный высокий парень восточной внешности.
–Что?– спросила рассеянно Клава.
–Я говорю: поздняк метаться, дело уже сделано, и что будет, то и будет.
–Не знаю,– искренне призналась Клавдия,– меня что-то колотит.
–Ну, каков бы ни был результат, смертельного же ничего не случится,– по-философски спокойно заметил парень и добавил вдогонку:– Не лося же в лесу упустили в голодный год.
–Че-его?– уставилась на него недоуменно Клавдия и уточнила растерянно:– Какого лося?
–Упитанного,– перестав улыбаться и шутить, с самым серьезным видом, как нечто совершенно очевидное, объяснил незнакомец.
На какое-то мгновение они уставились друг на друга– Клава растерянно-недоумевающе, он сосредоточенно-серьезно… И вдруг парень улыбнулся, продемонстрировав обалдевшей Клавдии два ряда идеальных, прекрасных ровных и белых зубов.
–Какие же вы, москвичи, все-таки дикие!– рассмеялся он.
–Точно,– соглашаясь с ним, кивнула Клавдия.
Хохотнула-прыснула… и зашлась приступом сотрясающего все тело смеха, вот как-то сразу, в один момент захватившего ее. А парень поддержал такую позитивную инициативу.
И они хохотали, громко, от души, так, что на них недоуменно оборачивались все, кто находился в холле в тот момент. Они успокаивались немного, останавливались, переходя на легкое, затухающее посмеивание, вытирали выступившие слезы, переводили дыхание, но стоило только посмотреть друг на друга, как тут же закатывались новым приступом хохота. Так и смеялись, чуть не пропустив сакральный момент, когда секретарь ректора спустилась по лестнице в холл в сопровождении двух студентов и с их помощью принялась вывешивать на стенде списки поступивших.
Разумеется, Клавдия Алексеева нашла себя в тех долгожданных списках в числе первых, как и рассмешивший ее парень со странной фамилией Донгак, звали которого Василий. Он, как выяснилось из их разговора, приехал аж из Тывы, чтобы поступить именно в Евдокимовку и стать стоматологом.
А еще из того же разговора выяснилось, что Василию тому как раз волноваться вообще было не о чем: во-первых, он поступал по причитающейся льготе, как только что демобилизовавшийся из армии, во-вторых, проходил по национальной квоте, поскольку относился к малым народностям, будучи чистокровным тувинцем, ну и, в-третьих, Василий был очень умный и имел офигенный проходной балл, окончив школу с серебряной медалью.
Вот уж кому точно нечего было опасаться, что «упитанный лось» ломанулся куда-то в чащобу, сбегая от нерадивых охотников в голодный год. И, что характерно, не только в переносном, но и в самом что ни на есть прямом смысле не имело смысла опасаться такой неудачи, поскольку Василий Донгак был отменным охотником.
Он был старше Клавдии на три года… и на целую жизнь, ибо взрослым этот парень стал примерно лет в десять, когда получил свое родовое имя после того, как выиграл главный приз в соревнованиях между подростками-мальчишками в заездах и играх на неоседланных жеребцах. Абсолютно этнический, коренной, в каком-то там махровом, теряющемся в глубине веков поколении тувинец– сын, внук, правнук и праправнук охотников-промысловиков, после развала охотничьих хозяйств по всей России освоивших новое дело и ставших довольно удачливыми и крепкими фермерами.
Человек, обладающий великолепным, врожденным чувством юмора и таким мощным обаянием, которому невозможно сопротивляться. В его обществе, подпадая под это самое его обаяние, любой начинал непроизвольно улыбаться, посмеиваться и шутить.
Весельчак и балагур, в любое время готовый к тонкому, ироничному незлобливому розыгрышу и шутке, никогда не грузившийся из-за пустячных проблем, Василий мог показаться мало его знающему, стороннему наблюдателю несерьезным и поверхностным. Люди невнимательные, больше всего занятые своей собственной личностью, коих с лихвой хватало в студенческой среде (да и в числе преподавателей имелись подобные индивиды), за острой, точной иронией и теплым юмором Василия не могли разглядеть истинного, по-настоящему мудрого и глубокого человека, мужчину с сильной волей и надежного друга, как не могли понять и оценить его мощную личность, его неординарный ум и нравственную внутреннюю стабильность.
Хотя нет– как раз таки ум Василия этим господам-студентам и преподавателям признавать все-таки приходилось, поскольку спрятать столь яркое достоинство студенту Донгаку никак не удавалось и учился он стабильно блестяще, а имея исключительную память, не сильно-то утруждал себя нудной зубрежкой, запоминая любой материал практически с первого лекционного доклада или прочтения.
Тогда, в день их знаковой встречи, когда Клавдия с Васей изучали списки поступивших абитуриентов, теперь уже получивших полное право смело и гордо числиться студентами, они выяснили еще один порадовавший их обоих факт: учиться им предстоит на одном факультете, на одной специальности и даже в одной группе.
