–Только почему-то стал инженером,– удивилась Клавдия.
–А когда у тебя в подчинении сотни работяг, никогда не сможешь нормально управлять ими, да чтобы они к тому же слушались и уважали тебя, если не обладаешь даром убеждения и таким вот талантом,– пояснил Ладожский. И продолжил рассказывать:– Ну так вот, он мне и говорит: «Мыслительный процесс, Матвей, штука тонкая и до конца не познанная, его на самотек пускать никак нельзя, разрешая, чтобы он сам себе впустую-дурную молотил всякую ерунду, позволяя никчемным мыслишкам болтаться как в дырявом колодце, наползая друг на друга. Мозг должен работать, обязан трудиться, иначе он хиреет и тупеет, старея раньше времени и теряя способность продуцировать яркие творческие мысли, идеи и образы, делающие человека полноценным и счастливым. А хирея, мозг заставляет и все тело очень быстро стареть и дряхлеть. Хочешь быть всегда здоровым, молодым, крепким и умным, в первую очередь тренируй свой мозг, постоянно его загружая осмысленной работой».
Я спросил, как это загружать, чем? А он объяснил: «Ну, например, идешь ты по улице или едешь в транспорте– и не просто бездумно глазеешь по сторонам, а запоминаешь маршрут, названия улиц, людей, которых встречаешь, всякие интересные детали, а параллельно с этим решаешь в уме задачки по школьным предметам, или разгадываешь головоломку какую-нибудь, или проигрываешь шахматную партию. Это называется: размышлять, мыслить, заниматься творческим процессом». И так мне его слова запали, что я принялся учиться думать-размышлять, как он мне сказал, и доставал отца, требуя научить, помочь, подсказать, как ловчее этот мыслительный процесс наладить. А скоро это стало получаться само собой, практически на автомате. Но я уверен, если бы не определенный склад характера и набор привычек-навыков, вряд ли бы я этому научился.
–Получается, что семена учения попали на благодатную почву,– оценила его объяснение Клавдия.
–В общем и целом да, попали,– согласился Матвей.
–В принципе я как раз об этом и говорила, о твоей привычке постоянно быть погруженным в мыслительный процесс, делавшей тебя странноватым пареньком. Что у нас там по счету?– спросила она и сама же ответила:– Кажется, в-третьих. Ну вот в этих самых третьих ты предложил мне угоститься арбузом. Не какой-то шнягой из ларька и дешевскими снеками, а арбузом. А уж когда ты достал из своего чудесного стильного рюкзака пластмассовую коробочку с крышкой, это меня вообще чуть в ступор не ввергло. Я таких коробочек тогда отродясь не видала.
–Мама несколько таких контейнеров купила в спецмагазине в Монголии, она в них всегда что-то вкусное передавала Ганбаям, отправляя меня в степь. И здесь они пригодились,– объяснил происхождение чудной коробочки Ладожский.
–Ну вот, а спрашиваешь, почему странный,– рассмеялась весело Клавдия.– Да вот потому, что в степь с контейнером!
–Я бы сказал, скорее просто нестандартный.
–Да ну тебя,– развеселилась Клавдия и передразнила:– «Нестандартный!» Из другого мира, инопланетянином ты был тогда, точно. Когда открыл свою чудесную прозрачную коробочку и я впервые в жизни увидела арбуз без корок, порезанный на ровные квадратики, то испытала просто культурный шок какой-то. А как он пах! Боже мой… До сих пор помню его запах. А какой у него был вкус! А какая это была чистейшая детская радость и непередаваемое удовольствие его есть, и сок тек по рукам… Ты знаешь,– посверкивая воодушевленно глазами, призналась Клавдия,– больше ни разу в жизни, никогда мне не довелось есть такой потрясающе вкусный и такой счастливый арбуз.
–Ну надо же, как это тебе запомнилось,– удивился Матвей, засмотревшись на нее, раскрасневшуюся от тех счастливых, далеких, детских воспоминаний.
–И что ты хотел рассказать-то про арбуз?– вернула его к началу разговора Клавдия.
–А что про него,– продолжил объяснение Матвей.– Учителям гимназии только обеды предоставлялись бесплатно, а все остальное продавалось в буфете, можно было купить, правда, стоило это для педагогов в несколько раз дешевле, чем в обычном магазине, столовой или кафе. Вот мама и покупала кое-что из кулинарии или выпечки, складывала в контейнеры и передавала мне, а я относил домой.
–Бли-и-ин,– даже расстроилась Клава,– а мы слопали ваш арбуз только вдвоем, даже твоей маленькой сестричке не досталось.
–Досталось, этот мама взяла для меня, а для Киры и бабушки с дедом потом купила еще,– уверил ее Матвей.
–Ну тогда ладно,– махнула успокоенно Клавдия и потребовала продолжения:– И как дальше вам жилось? И что про выбор профессии?
–Как жилось?– задумался Ладожский.
Андрей Васильевич вышел из больницы и нашел-таки применение своим знаниям, устроившись преподавать в московский геолого-разведочный техникум. Пусть и на небольшую и совсем нестабильную, частенько задерживаемую зарплату, но хоть что-то, и по профилю основной профессии. Так, постепенно, наладилась их новая жизнь: бабушка с дедом занимались внучкой Кирой, домом и вели все хозяйство, Матвей учился и «подрабатывал» вгимназии, а родители работали.
Летом, как только настали каникулы, невзирая ни на какие трудности и препоны, одолжив у родителей денег, пообещав отдать обязательным порядком, сложным путем и маршрутом: на поездах, электричках и на машине со знакомыми– Матвей умудрился все-таки попасть в Монголию к друзьям-побратимам.
Кстати, не просто так: «Здрасте, приехал к вам подарочек такой из России»– нет. Парни все лето работали наравне со взрослыми, занимаясь лошадьми и на заготовках, да и любой другой работы не чурались и на ежегодных больших торгах отлично со всем справились. И заработали пусть и не большие капиталы, но и не копейки, а настоящие трудовые деньги. Впрочем, не первый раз, лет с двенадцати все трое были не пацанва беспечная, а серьезные помощники в хозяйстве рода Ганбаев.
А в то лето произошел с Матвеем случай, во многом повлиявший на выбор его жизненного пути. Матвей с друзьями подрядились носильщиками и работягами к проводникам, сопровождавшим группу богатых людей, приехавших, чтобы пройти сложным таежным маршрутом и поохотиться.
Последней остановкой перед заходом в тайгу, чтобы «встать на тропу», у группы был хутор, хозяином и владельцем которого являлся тот самый загадочный и непростой учитель Матвея и его товарищей. В основном-то Матвея, Ердена и Аяна в ученики он не взял, но смотреть и повторять движения и связки, которым обучал на тренировках Матвея, не запрещал и парней не гнал.
И был этим непростым человеком Алексей Григорьевич Гордеев, сын бывшего казачьего есаула, эмигранта, ушедшего вместе с семьей от советской власти и некогда осевшего в Монголии. Есаул передал сыну талант настоящего «пластуна»– разведчика и обучил забытым и практически утерянным приемам русской борьбы, которой в свое время и взялся обучать Матвея Алексей Григорьевич.
Почему при том стойком неприятии и даже внутреннем отторжении, которое испытывали «местнорусские» эмигранты ко всем советским гражданам, Гордеев выделил Матвея и принял его в ученики? Особенно если учитывать тот факт, что у самого Алексея Григорьевича имелось трое родных сыновей, которым, по непонятным и загадочным причинам, он свою науку не передал… Это так и осталось для Матвея тайной.
