Андрей Васильевич после целого дня, проведенного в родном министерстве и общения со своим теперь уже бывшим непосредственным начальством, вернулся домой, ссутулившись от навалившейся беды, почерневший, с проявившимися вдруг глубокими морщинами, перечертившими его лицо словно шрамы, помрачневший, как неживой, постарев лет на десять всего за несколько часов.
Уволили и его. В никуда, в пустоту– ищите работу сами, а наш отдел закрыт. Правда, выходное пособие тоже начислили… в три раза меньшее, чем составляла его месячная зарплата в лучшие времена. И в заключение беседы потрясли руку в издевательском рукопожатии и «поздравили»:
–С возвращением на Родину, Андрей Васильевич.
С этого момента началась новая жизнь Ладожских. Но это уже другая история.
–Как-то вот так,– завершил на нерадостной ноте свою историю Матвей.
Увлеченная его рассказом, Клавдия даже не заметила, как они отобедали, отдав должное на самом деле оказавшейся очень вкусной еде, и даже целый большой чайник чая выпили с маленькими десертиками без сахара. Обед протекал как бы на периферии ее сознания, настолько она была захвачена повествованием Матвея.
–Нет-нет,– воспротивилась завершению рассказа Клавдия.– А дальше, про твою семью? Как вы справились?– И спросила почти утвердительно:– Ведь справились же?
–Жизнь всю не расскажешь,– пожал плечами, обозначая очевидное обстоятельство, Матвей.
–Всю не расскажешь,– согласилась Клавдия,– но основные моменты очень даже можно.
–Как-нибудь в другой раз,– не поддался на легкий нажим со стороны девушки Ладожский.
–С нетерпением буду ждать этот самый другой раз,– со всей серьезностью пообещала Клавдия, словно принимая от него клятву, и очень искренне призналась:– Мне было необычайно интересно. Я отлично помню, что ты прекрасно умеешь объяснять всякие сложные научные явления, но я никак не ожидала, что ты, оказывается, замечательный рассказчик. Ты меня просто заворожил своим рассказом, он меня необычайно захватил, хотя в моей памяти твой образ сохранился как мыслителя и весьма молчаливого юноши, по большей части погруженного в свои мысли.
–Спасибо за оценку и что не назвала меня угрюмым бирюком,– улыбнулся он ее слишком эмоциональной реакции на его повествование.
Самому Матвею оно казалось всего лишь сухой констатацией фактов, и не более. А поди ж ты, удивительное дело, ей понравилось и настолько зашло…
–Ну что ты,– легко рассмеялась Клава,– я совершенно точно знала, что на самом деле ты веселый и очень добрый юноша, просто постоянно погружен в мыслительный процесс, который не мешал тебе слышать мою болтовню, и вникать в то, что я там щебетала, и даже отвечать, когда я что-то спрашивала. Мне всегда было невероятно легко и интересно с тобой. И спокойно.– Практически без перехода, задумавшись всего на мгновение, она заметила:– Ты знаешь, то, что ты рассказал про Монголию и вашу жизнь там, пересекается и очень похоже с некоторыми важными моментами моей жизни.– И посетовала:– Жаль, что я ничего не знала про вашу жизнь в Монголии раньше, я бы тебя еще в детстве помучила расспросами.
–А зачем? Ты была маленькой, а дети прошлое не всегда осознают, они мыслят реальностью, то есть здесь и сейчас, воспринимая лишь близкое прошлое: вчера, неделю назад, ну, может, месяц. Да и время, что мы провели вместе, было недолгим. А вскоре я с родителями и вовсе уехал в Сибирь. Потому общение с Софьей Михайловной не то чтобы оборвалось, мама обязательно поздравляла твою бабушку с праздниками и несколько раз отправляла посылки с сибирскими дарами, но, как обычно бывает в жизни, когда люди разъезжаются, каждого захватывают свои дела-заботы и они теряют связь друг с другом.
–Да, «инертность жизни», как называет этот процесс мой папа,– покивала Клавдия и решительно заявила:– И все же я прямо настаиваю, чтобы мы встретились в ближайшее возможное время и ты продолжил свой рассказ о вашей жизни после возвращения в Россию, а то остановился на самом интересном месте. И еще про Монголию.
Ладожский не ответил. Смотрел на нее внимательно, явно размышляя над каким-то вопросом. А Клаве вдруг пришла четкая и яркая картинка-вспышка памяти: вот так же останавливался взгляд мальчика Матвея, когда приходила ему в голову неожиданная, интересная мысль, которую непременно надо было срочно обдумать, иначе она ускользнет.
Он так и объяснял маленькой Клаве: «Все самые важные мысли, они юркие и очень шустрые, пробегают-шмыгают, словно дразнят. И, если не успеешь ухватить эту мысль за хвостик, притянуть к себе, обдумать, прокрутить и повторить пару раз, она так и убежит, и уже никогда ее не выудишь ниоткуда».
Понятно, что после столь загадочного объяснения маленькая Клавдия просто прилипала к нему с расспросами: куда это она шмыгнет, в норку, что ли, и где эта норка, и как понять, какая мысль важная, а какая ерундовая, и как ее поймать… и так далее, так далее. А он ничего, не раздражался и совсем не сердился, а подробно отвечал на все ее детские «почемучки».
–Через два дня мне надо лететь в Монголию по делам.
«Надумал»,– поняла Клавдия, когда Ладожский заговорил.
И в который уже раз поразилась тому, как много она, оказывается, сохранила в памяти про него и про то их короткое общение: очередной четкой картинкой всплыло перед ее мысленным взором воспоминание о том, каким обычно делалось выражение лица Матвея Ладожского, когда он, что-то всесторонне обдумав, приходил к конечному выводу или принимал решение.
Вот точно такое, как в данный момент. Поразительно!
–Полетели со мной,– ошарашил Матвей Клавдию предложением.– Всего на несколько дней: день на перелет, два полных дня там и день обратно.– И расцветил свое предложение некоторыми деталями и заманухами:– Перелет долгий, с пересадкой, у нас будет куча времени, чтобы спокойно, неторопливо и даже подробно поговорить, пообщаться– и задать друг другу любые интересующие вопросы, и ответить на них. Мне, например, очень важно узнать о тебе и о твоей жизни как можно больше. Понятно, что мне придется там провести несколько встреч и поработать, но я обязательно устрою так, чтобы тебе показали все, что только возможно за столь короткий срок, по крайней мере основные достопримечательности. Ну и, что смогу и успею, покажу сам.
Настало время помолчать задумчиво Клавдии. Она смотрела ему в глаза и… и не понимала, что на самом деле он ей предлагает, что ей думать, какие строить предположения…
Ее спас зуммер будильника на смартфоне, который она выставила на определенное время, предположив, что они могут увлечься беседой. Да уж, беседой они однозначно увлеклись, с некоторым даже перебором.
–Я не знаю, что тебе сказать,– отключив будильник, старательно подбирая слова, ответила Клавдия.– По большому счету я не имею никакой возможности принять твое предложение: уменя плотный график, пациенты и масса других обязательств.
–Полетели,– произнес Матвей без всякого нажима и какого-либо читающегося в интонации контекста, не отпуская взгляда Клавдии.– Тебе понравится.
