–Точно,– закивалая.– Сто процентов.
Мне пришлось ему поверить, хотя его соображения невполне ложились намои.
Мы трудились надсалатами. Редвуд спросил:
–Какидет работа? Вы уже знаете, какиграть?
Яхотела пошутить, дескать, поставила пластмассовую лошадку впластмассовую конюшню иулыбалась, каквелено, новдруг сказала:
–Япредставляю себя другим человеком. Покатак.
–Язадавал вопрос сэруХьюго, ион отвечалчас.
Чертов Хьюго, так уверен, что все тащатся отего разглагольствований. Иведь всамом деле тащатся– голос, дым, виски, северный ветер. Попробуйте найти документальный фильм оприроде, где Хьюго небыл голосом закадром. Попробуйте найти мультяшного злодея, которого он неозвучивал.
–Если япопытаюсь объяснить, то покажусь смешной,– пожала яплечами.
–Какяс северным сиянием.
–Какяс идиотскими светлячками.
Он легко коснулся своим бокалом моего:
–Затайну. Зато, чтобы нам ее неразрушить.
ДВЕНАДЦАТОЕ
После ланча мы сРедвудом, пересев нашезлонги убассейна, попивали вино, трепались онасельниках Голливуда, выкладывали свои лучшие анекдоты ина пробу отваживались намелкие откровенности.
Абсолютно гладкая вода вбассейне нафоне крошечной, квадратной, кобальтово-синей плитки казалась густым желатином.
СРедвудом было нетак, каксАлексеем, ноячувствовала нечто, какой-то вжик. Илитреньк. Может, причиной несадиться наэтот поезд стало отсутствие светлячков? Ачто, если уменя больше небудет светлячков? Стать монахиней ивыйти замуж завоспоминания окоротком романе сженатым дяденькой? Врядли. Илиглупо спать сденьгами? Илиглупо сними неспать?
Может, яхотела, чтобы он меня поцеловал. Тогда моя догадка, что он тоже хочет, подтвердиласьбы. Может, яхотела, чтобы он влюбился вменя. Тогда ясмогу решить, хочули сама влюбляться внего. Нас окружают люди, влюбляющиеся вмысль отом, что влюбились вних. Все думают, надо иметь чувства любящих наличными.
–Какдела сОливером?– спросилон, пряча глаза засолнечными очками.
–Ничего онем неслышала.
–Ничего.
–Нуда.
–Ичто вы чувствуете?
–Пожалуй, меня удивляет, что он смог уйти, ненаорав наменя. Большинство хочет, чтобы вы поприсутствовали припроявлении того, какую боль им причинили, ноОливер, судя повсему, нет. Может, ему было вообще небольно, аможет, унего больше достоинства, чем ясчитала, незнаю.– Яизобразила налице безэмоциональное раздумье.– Ау вас? Какой-то особый человек?
–Вообще никого.
Гугля Редвуда, япрошлась поснимкам сводяными знаками, где он изображен насветских мероприятиях вкомпании красивых, серьезных свиду женщин.
–По-моему, явам неверю.
–Ноэто правда.
Пауза.
–Уменя один вопрос,– нарушила ямолчание.
–Валяйте.
–Зачем вам рояль?
–Он прилагался, нояиграю. Отчасти из-за рояля яи выбралдом.
–Сыграете дляменя?
–Да.
–Большинство хотябы ломается.
–Люблю похвастаться. Нооставайтесь здесь.
Незнаю, что он играл. Медленное ипечальное. Ноты выплывали изоткрытой пасти его бункера иоседали намоей коже. Ясмотрела надолину сквозь звуки, каксквозь дымку. Редвуд доиграл, ияопять стала собой.
–Могло быть ихуже,– улыбнулась яему, ноон услышал, что ясказала насамом деле.
–Мой гостевой трюк.
Явспомнила, какДжонс Коэн снял уменя языком сережку ибриллианты свесились сегогуб.
* * *
Вечером город затопил розовый свет. Язаявила, что хочу поплавать, имея ввиду нагишом, ноРедвуд ушел вдом ивернулся сосплошным купальником, откоторого слабо пахло хлоркой. Яне спросила чей. Прохладная вода обожгла обгоревшую насолнце кожу, побежали мурашки. Яприслонилась ккромке бесконечности, аРедвуд побрел комне, ирозовый свет отражался вкаплях наего бороде. Ярешила, он собирается меня поцеловать, ноон тоже налег наборт и, отвернувшись, стал смотреть вдаль.
После наступления темноты, когда оранжевый город горел, какровное маковое поле, имы опять сидели нашезлонгах, обернувшись вполотенца, Редвуд спросил, нехочули япожевать грибов.
Ну да, сказалая.
Он сходил вдом ивернулся сзавернутой вфольгу плиткой шоколада.
–Мне дал друг сэраХьюго. Понятия неимею, насколько они забористые.
–Если Руди, то, скорее всего, весьма забористые.
Мы съели поквадратику.
Редвуд встал:
–Выключу свет.
Он зашел вдом. Подсветка вбассейне, апотом исвет вдоме погасли. Издома опять донеслись звуки пианино, что-то диссонантное, рваное, сплошные дыры исинкопы. Незнаю, так инадо было илимузыка настроилась нагрибной лад. Розовато-сиреневый свет города пульсировал внебе ина поверхности воды. Музыка начала собираться воедино, приобретать смысл, мне показалось, ямогу притянуть ее ксебе исформировать вмассу, которую можно потом запустить вдолину ураганом.
Мэриен писала: «Мир постоянно раскручивается, его становится все больше. Прямой нехватает, круга тоже. Ясмотрю вперед, там горизонт. Смотрю назад. Горизонт. Что осталось впрошлом, потеряно. Ия уже потеряна длясвоего будущего».
Слушая Редвуда, ядумала отом, что передатчиком музыки является время, и, если оно остановится, видимое останется безизменений, номузыка исчезнет– какволна безокеана. Яхотела сказать ему это, но, когда он вернулся, меня отвлекла его аура– она стала серой итонкой, какдым.
–Явижу твою ауру,– сказалая.
–Ина что похоже?
–Надым.
Город искрился ивращался, какгалактика.
Его называют Город Ангелов, сказал Редвуд, новообще-то переводится просто «ангелы». Однако какие ангелы?
Всевозможные, ответилая. Мне так кажется.
Действительно, интересно, сказалон. Мы творим нечто изничего. Ярешила, он онас, ихотела заметить, таковы, дескать, все отношения, нотут он продолжил: ладно, неиз ничего. Мэриен была настоящей, несомненно, ночеловеческие жизни несохраняются, какокаменелости. Лучшее, начто мы можем надеяться, если время затвердеет вокруг памяти оком-то, сохранив внутри пустоту.
Как-то так он выразился, идо меня дошло, что он офильме, неонас.
Кое-что можно узнать, продолжил Редвуд, новсегда будет мало, всей правды небудет никогда. Лучше сразу решить, какую историю ты хочешь рассказать, ирассказатьее.
По-моему, он говорил примернотак.
«Носчего начинать?– спросилая.– Где начало?»
* * *
Он забыл ответить, аможет быть, язадала вопрос только усебя вголове, икакой-то неизмеримый отрезок времени мы сидели исмотрели напанораму, думая всякие разности, апотом он спросил, чтоэто.
