Это, так или иначе, не было для меня сюрпризом. Я сказал:
–Ее нашли в Ревет’вералтамаре. Кто-то столкнул ее в канал.
–О нет!– снова простонала меррем Надаран.
–Я знала, что эта девица плохо кончит,– вмешалась мин Надин.– Амбиции – это хорошо, но она была ненасытной.
–Тетя Раде’ан!
–Ой, помолчи, Винсу. Мне девяносто семь лет. Уверена, я достаточно стара для того, чтобы мне было позволено высказывать свое мнение.
Члены некоторых местных сект считали, что о мертвых нельзя говорить дурно, но не все придерживались таких взглядов. Я сказал:
–Я буду благодарен за любые подробности, и вы окажете мне неоценимую помощь, если позволите осмотреть ее комнату.
–О нет,– в третий раз повторила меррем Надаран, но я понял, что это относилось не ко мне.
Мин Надин вздохнула.
–Я ничего не возьму,– пообещал я.
–О, что вы, мне такое даже в голову не пришло бы,– воскликнула меррем Надаран.– Да, конечно. Идите за мной.
В доме царила безукоризненная чистота; кроме того, он оказался больше, чем я думал: на каждом этаже было по восемь номеров, четыре с каждой стороны, а в задней части дома находилась лестница. Мы молча поднялись на третий этаж, и меррем Надаран подвела меня ко второй двери с торца здания. Дверь была заперта, но хозяйка достала универсальный ключ.
–У меня есть правило,– сказала она,– пользоваться им только в крайних случаях.
Я был рад, что меня сочли крайним случаем, но подумал, что обижу ее, если скажу об этом. Вместо этого я спросил:
–Вы что-нибудь знаете о мин Шелсин? У нее были родные в Амало?
–Насколько мне известно, нет, но она была молчаливой, как черепаха.– Меррем Надаран отперла дверь и жестом пригласила меня войти.– Она разговаривала только об Опере. Мин Шелсин вот уже три года была примадонной и раздувалась от гордости, как индюк.
Небольшая комната была обставлена просто: кровать, комод, обеденный стол у окна и шаткий стул. Мебель была подержанной. Подобно многим верующим, мин Шелсин устроила на комоде нечто вроде небольшого алтаря. Здесь стояли пять миченотас, символизирующие богов, и сувенир из Святилища Ксайво, указывающий на то, что хозяйка совершила по меньшей мере одно паломничество в Амало. Алтарь был единственным, что отражало индивидуальность певицы. Так мне казалось, пока я не открыл дверь кладовки. Я едва не ослеп: здесь были алые, синие, золотые платья, юбки цвета фуксии, зеленые, ярко-желтые, пурпурные. Ткани были такими же вызывающими – шелк, тафта, бархат и парча со всевозможными узорами, газ, кружева, ленты. Я отодвинул в сторону роскошные яркие платья и увидел, что помещение поворачивает направо под прямым углом. В глубине висели еще десятка два платьев, таких же разноцветных и переливающихся, как павлиньи перья.
–Насколько велика эта кладовка?
Меррем Надаран на мгновение смутилась, потом широко развела руки.
–Она тянется вдоль всей комнаты до стены коридора,– объяснила она.– Мои постояльцы очень довольны.
Вспомнив собственную каморку, я кивнул в знак согласия.
В комнате мин Шелсин не нашлось больше ничего интересного. Я поблагодарил меррем Надаран за помощь и ушел, по пути попрощавшись с мин Надин.
–Мы вас еще увидим, отала?– спросила она.
–Скорее всего, да.
Эта перспектива не вызывала у меня энтузиазма, но я знал, что загадка кладовки не даст мне покоя.
–Если вы будете часто нас навещать,– сказала женщина,– я сошью вам лоскутное одеяло.
Я доехал на трамвае до площади Генерала Парджадара. Послушники, дежурившие у входа в здание капитула, явно подумывали о том, чтобы не впускать меня, но потом решили не связываться. Я знал, где искать Аджанхарада, потому что уже бывал здесь, и, миновав несколько длинных темных коридоров, добрался до крошечной комнатушки, служившей ему кабинетом. Мне всегда казалось, что он вот-вот рванется из нее, как бык из тесной клетки.
–Отала!– приветствовал он меня.– Есть новости?
–Жертва – оперная певица по имени Арвене’ан Шелсин. Она жила в районе Кемчеларна. По-видимому, у нее нет родственников в Амало.
Аджанхарад вздохнул и сказал:
–Не думаю, что они знали, к какой конфессии она принадлежала.
–У нее в комнате стояли миченотас,– сообщил я,– и памятный знак из Святилища Ксайво.
–Это сужает круг,– заметил Аджанхарад, немного приободрившись.– Если нам повезет, мы сможем похоронить бедную женщину как полагается.
–Вряд ли найдется родственник, который сможет упрекнуть нас в случае ошибки,– добавил я, хотя и знал, что это утешит его не больше, чем меня.
Вечером я вернулся в Алую Оперу в том же черном шелковом сюртуке, который обычно надевал на службу. Во-первых, у меня не было другой одежды, подходившей для похода в театр, а во-вторых, я шел туда по делу, а не ради развлечения. В билетной кассе меня сразу узнали; словно из-под земли возник юный паж-гоблин и предложил проводить меня в ложу Пел-Тенхиора.
Ложа режиссера располагалась в первом ярусе, почти на сцене; для зрителей такой угол обзора был неудобен, но я сразу понял, что это идеальное место для режиссера, чья задача – наблюдать за работой артистов, а не следить за сюжетом. Кроме того, эти места считались наименее популярными, поскольку находились дальше всего от княжеской ложи, которая располагалась позади партера, напротив сцены. Не думаю, что князю Орченису когда-либо приходила в голову мысль посетить Алую Оперу, но во всех театрах Амало лучшую ложу называли «княжеской» – на всякий случай. В тот вечер в княжеской ложе сидели две богато одетые эльфийские пары. В волосах и ушах мужчин и женщин искрились драгоценные камни. Скорее всего, какие-то мелкие нетитулованные аристократы, решил я; в Опере Амало их никто и не заметил бы, зато здесь они могли почувствовать себя вельможами, причем за сравнительно небольшую сумму.
Оглядев зал, который быстро заполнялся публикой, я отодвинулся вглубь ложи, откуда был виден только занавес, украшенный кистями и фестонами. Не слишком интересное зрелище, зато занавес не мог разглядывать меня и гадать, кто я такой. Со своего наблюдательного пункта я также рассмотрел почти незаметную дверь в противоположной стене ложи. И это тоже служило объяснением тому, почему именно эта ложа была режиссерской.
Через некоторое время потайная дверь открылась, и вошел Пел-Тенхиор, снова нарядно одетый, в вечернем костюме из темно-синей с серебром парчи. Золотые серьги он сменил на украшения с лазуритом. Увидев меня, он улыбнулся, приподнял уши и воскликнул:
