–Реветворис также обязан поговорить с лейтенантом Телимеджем,– сказал один из них.
–Да,– кивнул Майя.– Мы иКиру Атмаза выйдем, потому что этот разговор касается только их двоих.
Кроме того, ему было необходимо хотя бы на время покинуть эту тесную комнату, похожую на тюремную камеру, чтобы не видеть приговоренного к смерти. Ему нечего было больше сказать Даджису.
Киру вышла вслед за ним в просторный зал со сводчатым потолком и остановилась на почтительном расстоянии. Оба молчали. Несмотря на то что в здании Мазан’тэйлейана почти никого не было, здесь царила странная гнетущая атмосфера. Майя надеялся, что так бывает не всегда. Два мазы, втянув головы в плечи, не глядя на императора, прошли мимо по своим делам. Возможно, все это было из-за него. Может быть, он совершил ошибку, придя сюда?
Он хотел спросить об этом уКиру, но вэтот момент дверь Комнаты для Посетителей открылась, и вышел Телимедж в сопровождении одного из служителей Улиса. Он был бледен как смерть и старался не встречаться взглядом сМайей. Каноник поклонился и сказал:
–Ваша светлость, реветворан произойдет через два часа после того, как зайдет луна, вМалом Дворе. Киру Атмаза проводит вас туда. Вы можете, если желаете, на время вернуться вАлкетмерет, но, может быть, вы предпочтете…
Впервые Майе послышалась неуверенность в голосе сурового служителя Улиса.
–Да?– спросил он.
–Ваша светлость, обычно свидетели реветворана перед церемонией проводят некоторое время в молитве, хотя это ни вкоем случае не обязательно. Вы и лейтенант Телимедж можете пройти вУлимейре Мазан’тэйлейана.
Уши Киру слегка дрогнули, ноМайя и так догадался, что ему оказали большую честь; иеще он понял, почему каноник так неуверенно говорил о молитве. Благочестие было не вмоде при дворе; более того, к тем, кто посещал храмы и соблюдал религиозные обряды, относились с подозрением. Это было одной из причин, по которым Ченело была глубоко несчастна. Должно быть, каноник ждал, что его предложение будет отвергнуто; возможно, он опасался ядовитых насмешек и упреков.
Даже если бы Майя разделял настроения двора, он вряд ли отказался бы от приглашения; ведь он слышал, что посторонних редко пускают на территорию, принадлежащую мазам, в их святыни. Он не мог понять, почему ему сделали такое предложение – прежде императорам отказывали, и покрайней мере один из них в свое время явился сюда во главе армии. Он ответил:
–Это большая честь для нас. Телимедж?
–Д-да, ваша светлость.
Видимо, Телимедж еще не оправился от потрясения. Тем не менее, он почтительно поклонился и пробормотал:
–Благодарим вас, маза.
Улимейре, храм Мазан’тэйлейана, был намного больше святилища Улиса вКето, но производил такое же мрачное впечатление: голые каменные стены, ветхая мебель, починенная неумелыми руками. Несколько маз в синих мантиях сосредоточенно молились, опустив головы; неподалеку от них в одиночестве стоял на коленях Адремаза. Услышав шаги Майи, он обернулся и поднялся на ноги.
У мага был усталый вид, прическа растрепалась, словно он в отчаянии дергал себя за волосы, но он вежливо поклонился и спокойно сказал:
–Ваша светлость, добро пожаловать.
–Благодарим вас,– ответил Майя.– Мы не хотели мешать вашим молитвам, но…
–Даджис попросил вас остаться. Вы проявили большую доброту, согласившись исполнить его просьбу.
Дело было не вдоброте, а вчувстве вины, ноМайя не захотел расстраивать Адремазу.
–Где мы можем посидеть, чтобы никому не мешать?– спросил он, иАдремаза отвел Майю, Телимеджа иКиру к скамье, стоявшей вдоль западной стены. Майя вздохнул с облегчением; целых два часа ему не придется ни скем говорить, не нужно будет следить за выражением лица и вести себя как император.
Он знал всего несколько молитв Улису, распространенных вБариджане, потому что его мать – возможно, из суеверия – рассказала ему о культе Улиса только самое необходимое. Одна из молитв не годилась, потому что ее обычно читали у постели больного; из оставшихся двух он выбрал ту, которую помнил лучше. Необходимое для общения с божеством настроение пришло не сразу, но он знал, что так обычно бывает после перерыва в молитвах. Он повторял текст без волнения, старательно, вкладывая душу в слова. Он не мог искренне простить Даджиса, но нехотел, чтобы его смерть и то, что произойдет с его душой, были…
«Страшнее того, что должно было произойти с тобой, Эдрехасивар?»
Майя вздрогнул и сотвращением отогнал эту мысль. Он второй день старался не думать о том, какую смерть ему уготовала Шеве’ан: может быть, она приказала бы убийцам обставить все как болезнь или несчастный случай? А может, отказалась бы от ненужных предосторожностей, зная, что никто не осмелится осудить ее? Он был уверен в одном: ей было безразлично, какой смертью он умрет, болезненной или мирной, быстрой или медленной. Она не дала бы ему возможности примириться с теми, перед кем он чувствовал вину.
«Даджис не собирался меня убивать»,– напомнил себе Майя. Но внутренний голос немедленно возразил: «Думаешь, он бы попытался предотвратить убийство?» Майя заставил себя сосредоточиться на молитве. Все было кончено, и сейчас уже не имело значения, что сделал или не сделал бы Даджис. «То, что он сделал, уже достаточно гадко».
Майя поморщился, как будто эти суровые слова были произнесены вслух. «Мне нельзя гневаться. Император Этувераза не может позволить себе стать мстительным; начав, не сможешь остановиться».
«Улис,– взмолился он, прервав заученную молитву,– пусть мой гнев умрет вместе с ним. Освободи нас обоих от бремени его поступка. Нет, я немогу его простить, но дай мне сил справиться с ненавистью».
Улис был холодным божеством, богом ночи, теней и праха. Его любовь искали в пустоте, его милостью было молчание. Именно в этом нуждался сейчас Майя. Молчание, холод, милосердие. Он пристально смотрел на знакомое изображение раскрытых ладоней Улиса; бог, который помогал своим последователям отпускать все мирское, должен был прислушаться к императору, не желавшему всходить на престол. «Помоги мне не чувствовать ненависти»,– молился он, и вскоре ему стало легче просить о мире и покое для Даджиса, о том, чтобы его преступление убрали с чаши весов в иных мирах.
Когда каноник зазвонил в огромный реветахаль, колокол смерти, и похраму разнесся низкий гул, Майя почувствовал умиротворение, насколько это было возможно в таких обстоятельствах. Следуя заКиру вМалый Двор, он не думал о гневе и мести; он искренне молился о мире для души несчастного.
Они вышли в узкий длинный внутренний двор, угрюмый и темный, зажатый между высокими стенами Мазан’тэйлейана и соседнего здания. Очевидно, по замыслу архитектора это место предназначалось для сбора дождевой воды; скрыш спускались водосточные трубы, плиты были источены ручьями, посередине тянулся желоб, прикрытый решеткой. Но именно поэтому двор был идеальным местом для реветворана. Будет нетрудно смыть кровь, думал Майя.
