Тетимар распахнул глаза. Если в начале разговора Майя озадачил «жениха», то теперь он был в ужасе.
–Но ваша светлость…
Майя прервал придворного, подняв руку.
–Мы не считаем, дач’осмер Тетимар, что поминки по нашему отцу являются подходящим временем для обсуждения этого или других важных вопросов.– Он смотрел Тетимару в глаза, зная, что его взгляд тоже приводит других в замешательство, и зная, что это всего лишь иллюзия.
Тетимар сдался первым.
–Разумеется, ваша светлость. Мы просим простить нас. Снова.– И он ухитрился изобразить горькую усмешку, которая почти заставила Майю изменить свое мнение о нем в лучшую сторону.
Тетимар удалился, иМайя собрался было вздохнуть свободно. Конечно же, про себя, поскольку император не мог демонстрировать облегчение при расставании с дач’осмером Тетимаром, точно так же, как не мог выказывать тревоги при его появлении. Но вэтот момент он заметил две приближавшиеся темные фигуры, отличавшиеся от прочих, и понял, что это не просто придворные в трауре, а посол Горменед и его супруга.
Майе сильнее прежнего захотелось, чтобы Ксевет был здесь, у трона. Он не мог игнорировать посла Бариджана, не мог отказаться говорить с ним. И вто же время он очень хорошо представлял себе, что Сетерис и прочие будут болтать насчет императора-гоблина, занятого частной беседой с представителем Великого Авара во время поминок… Возможно, они еще не начали называть его так, но это было вопросом времени, думал Майя. Он лихорадочно соображал. Если он сейчас примет Горменеда, то беседа с дач’осмером Тетимаром перестанет казаться сыну герцога большой милостью. Если тот вообразил, что император проявил к нему особую благосклонность, аудиенция послу заставит его передумать. А еще Майя подумал о талисмане несечо, спрятанном во внутреннем кармане. Аврис достал для него тонкую золотую цепочку, чтобы талисман можно было незаметно прикрепить к петле для пуговицы или к поясу. Майя был настолько потрясен такой добротой и заботой, о которой ему и вголову не пришло бы попросить, что едва выдавил пару слов благодарности. И все же это был, прежде всего, подарок Горменеда.
Решительность и инициатива, говорил Ксевет. Когда Горменед остановился у подножия трона, Майя увидел, что посол еще молод. У него была приземистая фигура, широкие скулы, как у всех гоблинов; на щеке виднелся шрам, оставшийся после дуэли. Майя задумался, является ли пост посла вЭтуверазе престижным назначением или ссылкой под благовидным предлогом?
Майя кивнул, давая послу разрешение приблизиться.
–Ваша светлость,– произнес посол, опустившись на колени.
Его жена сделала глубокий реверанс и оставалась в такой позе несколько секунд; Майя даже испугался, что она сейчас упадет, но, кего изумлению, этого не произошло.
–Наше имя Ворджис Горменед, посол Бариджана, а это наша супруга Надаро.
Он произнес женское имя с ударением на первый слог, как это было принято в языке гоблинов, и сердце Майи сжалось от тоски. Мать научила его произносить свое имя именно так – Чéнело, а неЧенéло,– чтобы хотя бы кто-то из ее окружения называл ее правильно.
–Поднимитесь, пожалуйста,– сказал он, глядя наНадаро, которая выпрямилась так же уверенно и грациозно, как присела.
Вдруг Майя понял, что ему представилась возможность уколоть посла, и унего не хватило сил воспротивиться искушению.
–Мы рады, наконец, познакомиться с родственником нашей матери. Вы хорошо ее знали?
Он немедленно пожалел о своих словах. Однако ему ответил не посол. Его супруга сказала:
–Ее матушка была нашей теткой, сестрой нашего отца. В юности нам позволяли время от времени видеться сЧенело, поскольку Великий Авар и наш отец были союзниками. Но это продолжалось недолго.
Майя лишь в общих чертах был знаком с внутренней политикой Бариджана, и восновном его знания были почерпнуты из дешевых романов в синих обложках, которые обожали Пелчара иКево, слуги вЭдономи. Однако он знал, что Великий Авар мог считаться правителем страны только в том случае, если его поддерживали аварсин, множество мелких вождей – их было намного больше, чем князей и герцогов вЭльфийских Землях, но эти вожди обладали реальной властью. Фактически они представляли собой правительство Бариджана. Союз такого рода, о котором говорила осмеррем Горменед, был отнюдь не мелочью.
Надаро Горменед продолжала:
–Мы зажгли свечи богине, когда узнали о ее смерти. Это было все, что мы могли сделать.
В ее голосе он услышал упрек, адресованный мужу – как и любая эльфийская женщина, говоря «все, что мы могли сделать», она подразумевала «все, что нам позволили».
–Зажженные свечи много значили для нее,– ответил Майя.– Мы благодарны вам, осмеррем Горменед.
Она снова сделала реверанс, и посол, проявив неожиданный такт, сразу понял, что аудиенция окончена, поклонился и увел ее вниз, в зал.
Если бы Майя не заставил себя смотреть на посла, он бы даже не заметил их ухода. Он напрягал все силы в попытке побороть подступившие слезы. Ченело умерла десять лет назад, горевать и плакать о ней сейчас было бы по-детски глупо, нелепо. Он велел себе сделать каменное лицо, поднять уши, дышать ровно. Он не знал, сколько времени прошло, но вконце концов боль отступила, и он разжал судорожно стиснутые пальцы. Он снова мог дышать, снова мог смотреть в зал, мог отвлечься, глядя на мелькающие фигуры танцующих, на витражи, за которыми чернела непроглядная ночь.
А потом Кала прошептал:
–Ваша светлость, принцесса!
Повернув голову, Майя увидел вдову наследного принца Унтэйлейанского Двора. За ней спешила Стэно Баджевин. Вуаль Шеве’ан была опущена, ноМайя понял, что женщина настроена воинственно. Придворные расступались перед ней; большинство отходило в сторону с непринужденным видом, так что со стороны это выглядело простой вежливостью, но несколько юных девушек едва ли не бегом бросились к стене зала. Задолго до того, как Майя увидел лицо принцессы Шеве’ан, он понял, что после похорон она ничуть не успокоилась.
Принцесса не остановилась у подножия трона, и ему показалось, что ее глаза могут прожечь вуаль, так ярко они сверкали. Майя поспешно взмахнул рукой, приглашая ее подойти, потому что знал: все присутствующие наблюдают за ними, тайком или открыто. Стэно Баджевин неуверенно топталась внизу, прижимая руки к груди и сцепив пальцы. Майе был знаком такой трюк, хотя Сетерис в конце концов отучил его от этой привычки. Стиснув руки, ты не имеешь возможности беспокойно перебирать пальцами. Осмин Баджевин была напугана, как и вовремя торжественной клятвы новому императору, но сегодня ему показалось, что она боится Шеве’ан. Или того, что она задумала.
Принцесса почтительно склонилась перед троном. Майя не понял, что это было – коленопреклонение или всего лишь очень глубокий реверанс, и унего не было настроения выяснять.
–Ваша светлость,– произнесла она негромким, спокойным голосом, холодным, как зимний ветер.
