Дверь почти беззвучно отворилась. Вошла Эллен во фланелевом халатике и белых мохнатых тапочках.
–Ой,– сказал Хансард. Он искренне удивился и сразу почувствовал себя немного глупо из-за своего удивления.
–Ой,– очень серьезно повторила она, закрывая за собой дверь.– Еще чашка найдется?
Хансард огляделся. Вторая чашка стояла рядом. А в чайнике воды было как раз на две. Он заварил еще пакетик, пролив немного кипятка.
Эллен взяла чашку, привалилась к спинке кровати, скрестила ноги. Потом рассмеялась, и Хансард понял, что смотрит на нее слишком пристально.
Эллен сказала:
–«Ответь мне, почему ты в одиночестве?»
[89]
Хансард чуть не пролил свой чай, потом спросил:
–Леди Перси?
–Я знала, что вы угадаете. Я как-то привозила сюда друга, и он после знакомства с Фел целый час без передышки цитировал «Генриха Четвертого».
–Друга.
–Да, Николас, это дом моей свекрови. И еще она моя самая близкая подруга. И она вдовеет дольше меня… дольше меня и вас.– Она вдруг замолчала и добавила: – Но я не спросила… у вас кто-нибудь есть?
–Это не обязывающие отношения,– сказал Хансард и поставил чашку.– Понимаю, это звучит очень небрежно, но это правда. Я люблю ее, но отношения… не обязывающие.
Он вспомнил письмо Анны. «Повезло, что я неревнива». Лучше бы она прислала ему милое, вежливое, деловое письмо, такое, какое можно показать Эллен. Это не годится. Это письмо – честное.
Пока он молчал, Эллен немного расслабилась, и на Хансарда это подействовало мгновенно.
–Да, что-то такое я и предполагала… Так вы хотите сегодня поработать?
Он хохотнул, и она засмеялась приятным мелодичным смехом. Он отложил письмо и встал.
Эллен развязала завязки халата, и тот скользнул на пол. Под халатиком оказалась голубая атласная комбинация, блестящая в свете керосиновой лампы. Хансарду было больно смотреть на Эллен. Она откинула покрывало, сбросила тапочки и нырнула в перину, как пловец.
Хансард бросил свой халат на стул, погасил лампу и встал рядом с кроватью.
–Ничего не выйдет,– сказал он.
–Правда?
–Мне страшно,– сказал он.– Как после смерти Луизы.
Эллен села, подтянула колени к подбородку и накрыла их одеялом.
–Я не умру, если ты со мной переспишь, Николас, и не умру, если не переспишь.
–Знаю.
–Тогда поступай как знаешь. Если ты хочешь наказать себя за что-то, что произошло не из-за тебя и чего ты не мог предотвратить, отлично, но на меня не рассчитывай. Я не садистка и не мазохистка, ясно?
–Да.
Она добавила чуть мягче:
–Твоя подружка в Америке. Она красивая?
–Ты хочешь объективного ответа?
–Не особенно.
Хансард отвел взгляд.
–Она очень стройная. Как ты. Поменьше ростом. Лицо… немножко похоже на Софи Лорен.
–Ну, отлично.
–Я всего лишь имел в виду…
–Я знаю, что ты имел в виду. Я сама задала вопрос, верно? Хотя, может быть, если я заставлю тебя думать о живых, а не о мертвых…
–Не… поворачивай… нож… в ране… Эллен,– с внезапной усталостью проговорил Хансард.– Хочу ли я тебя? Да, хочу. Но сейчас происходит столько всего другого… стольких людей я не могу выкинуть из головы… понимаешь, Эллен, с ними тут немного тесновато.
–Понимаю, Николас. Ты хочешь, чтобы я ушла?
–Нет,– без колебаний ответил он.
–Так что мне делать?
–Просто позволь мне тебя обнять.
Она раскрыла руки и начала что-то говорить, но тут же умолкла. Хансард не хотел знать, что она собиралась сказать. Возможно, она собиралась задать вопрос; у него в таких обстоятельствах была бы куча вопросов. Однако он был признателен, что Эллен их не задала. Он скользнул под одеяло, обхватил ее руками, погладил по копчику. Она вздохнула, коснулась сзади его шеи.
Очень тихо, почти касаясь губами его уха, она сказала:
–Если ты хочешь…
–Тсс.
–…то это совершенно нормально.
–Спасибо. Тсс.
Он уснул, держа ее в объятьях.
Хансард проснулся один. Он оделся, сунул под мышку папку с письмом Уолсингема и спустился к завтраку из сока, чая, яичницы на поджаренном хлебе. Эллен сидела за столом. Фел Максвелл поставила перед ним тарелку и чашку, улыбнулась – ничуть не заговорщицки, сказала: «А теперь прошу меня извинить, я каждое утро ношу завтрак миссис Лэнсинг в доме напротив» – и ушла.
Хансард сел.
–Она правда носит завтрак соседке?
–Правда. Каждое утро.
–Насчет прошлой ночи…
–Кое-что должно произойти, прежде чем мы дойдем до разговора о «прошлой ночи», разве нет?
–Я заснул с тобой, как с плюшевым мишкой. Это было эгоистично. Извини.
–Ты странный.
Хансард рассмеялся.
–Да, наверное.
–Это что такое, вина без секса? Ты не сделал мне ничего плохого. И, задумавшись об этом, я понимаю, что ты даже меня не разочаровал.
–Вот как,– резче, чем хотел, сказал он, глядя в свой чай.
–Что ты себе нафантазировал? Это не бартер. Ты не всегда получаешь, сколько вложил, и наоборот. Ты просто делаешь, что можешь, даешь, сколько можешь, и стараешься быть честным. Ты считаешь, что за тобой должок? Отлично, значит, за тобой должок.
Хансард медленно кивнул.
Эллен сказала: «Так что, вернемся к работе?», убрала тарелки и аккуратно положила между ними папку.
Хансард открыл ее и начал читать письмо от Уолсингема к Марло.
Вы задали великий вопрос касательно ныне покойного человека, называвшего себя Адамом Дувром, и поскольку в данном случае мы глубоко у Вас в долгу, я попытаюсь ответить.
Происхождение этого человека таково, как Вы подозреваете, и все же не совсем. Хотя он впрямь называл себя сыном некоего лица, это ложь самого гнусного свойства…
–Очень современное письмо,– устало сказал Хансард.– Написано много, но ничего определенного.
Максвелл ответила:
–Не такое уж современное. Помните: «Все, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства»?
–Тоже правда,– сказал Хансард.– Но мы знаем, кого хотела убить миледи Винтер. А кого хотел убить Уолсингем?
