–Идемте,– сказал он ей и улыбнулся зрителям, махавшим ему рукой.
–Где доктор Бак?
–Убит,– ответил Хансард, по-прежнему улыбаясь и чувствуя, как взмокли подмышки.– Идемте же.
У книжного киоска в нескольких шагах от двери путь им преградил приземистый мужчина в тренчкоте. Он сунул руку в карман.
У Хансарда похолодело под ложечкой. Он вспомнил про пистолет убийцы у себя в кармане. Так что он сделает? Устроит перестрелку здесь, в театральном фойе?
Приземистый человек вытащил книгу в бумажной обложке. Это были «Жизни на мерзкой сцене» Клода. Мужчина что-то сказал – Хансард не разобрал слов за стуком крови в ушах. Он взял книгу, Эллен протянула ему ручку. Он написал на форзаце: «С наилучшими пожеланиями. Клод Бак» и сунул книгу обратно. Мужчина кивнул, улыбнулся и пошел своей дорогой.
Хансард зашагал дальше, по-прежнему ведя Эллен под руку. Стены как будто накренились, как в старом немецком кино про сомнамбул и смерть
[83].
И внезапно они оказались на улице. Холодный вечерний воздух привел Хансарда в чувство. Он глянул на Эллен. Она казалась чудовищно прекрасной и беззащитной. Легкая мишень.
–Куда теперь?– спросила она.
Он не хотел, чтобы она погибла.
–В машину. И ехать отсюда.
Они свернули на боковую улочку к подземной парковке. В свете фонарей их тени лежали перед ними, черные на сером; Хансард подумал о следящих камерах, о глазах за оптическим прицелом, о дуле под глазами.
–Я поведу,– сказала Эллен и усадила его на пассажирское сиденье.
Она завела машину, заплатила сторожу за парковку, вырулила в серые ночные улицы.
–Куда вы хотите ехать?
–Господи, не знаю.
–Минуту назад вы отлично импровизировали.
–Вы шутите.
–Да, Николас,– мягко ответила Эллен.– Шучу.
Тут Хансард все-таки тихонько рассмеялся оттого, что напряжение отпустило, а когда наклонился вперед, пистолет вдавился в живот, и Хансард снова похолодел. Он двумя пальцами вытащил пистолет и бросил на пол машины.
–Совершенно не могу соображать.– Он закрыл глаза и потер их руками.– У вас есть какие-нибудь мысли?
–Само собой.– В ее голосе слышалось возбуждение.
Они остановились в Лестере, всего в полутора часах езды от Лондона, и выбрали самый большой, самый непримечательный международный сетевой отель, какой им попался. Устроившись в прохладном номере среди ламината и синтетики и заказав кофейник растворимого кофе, Хансард сел, нагнулся и позволил Эллен размять ему плечи.
–Говорите,– приказала она.
–О чем?
–О чем угодно. Просто говорите. Расскажите о своей жене.
–Вы правда…
–Да, правда. Расскажите мне о ней. Я хочу знать.
«От воздержанья и с ума сойдешь»,– подумал Хансард и начал говорить.
–Это могла бы быть не Луиза,– сказал он.– Первую женщину, которую я любил так, что мог бы на ней жениться, я потерял по глупости и нерешительности. И все следующие годы я думал: что ж, случай стучится лишь раз, и все такое. Я так себя в этом уверил, что чуть не пропустил свою будущую жену. Потому что Луиза любила меня настолько, что не стала бы удерживать, будь я не уверен… Похоже на шекспировскую комедию, да? Комедию ошибок.
–Продолжайте,– сказала Максвелл.
–У Луизы был рак тазовых костей и нижней части позвоночника.– Он глядел мимо Максвелл, куда-то вдаль.– Иногда, если ее не мутило от терапии… мы могли заниматься любовью. Если я был очень, очень осторожен. Иначе она кричала.
–От боли, вы хотите сказать.
–Да, конечно, я именно об этом.
–Насколько я знаю, в нежности ничего плохого нет. Последний раз, когда я интересовалась, она стремительно набирала популярность.
–Я не был нежным. Просто боялся.
–У вас была любовница?
Хансард пристально посмотрел на нее. Она сидела очень спокойно, чуть приподняв брови.
–Нет,– ответил он.
–Воображаю тогда, как вы были нежны.
–Иногда она кричала, даже когда я к ней не прикасался. По ночам.
–Чего ради вы себя мучаете?
–Просто хочу объяснить вам, как это было, вот и все. Проклятие историка. Мы отчаянно хотим знать, как это было по-настоящему в какую-то давно прошедшую эпоху, каково было Бесс из Хардвика рядом с Марией, когда та вышивала и плела заговоры
[84], и мы сбиваем башмаки и просиживаем часы над неудобоваримыми манускриптами и еще более неудобоваримыми современными книжками и думаем, будто ухватили истину, и тут приходит реальность, самая что ни на есть неподдельная, и вы не знаете, отчего у меня словесный понос?
–Самая убедительная моя гипотеза – что вы сексуально возбуждены, доктор Хансард.
–Превосходная догадка, доктор Максвелл. А вы?
–В разумной мере.
–Всегда в разумной мере.
Мгновение они смотрели друг на друга, потом Максвелл сказала:
–Итак, вы хотите утонуть во мне, будто я пинта лучшего пива. Хотите погрузить раскаленный меч в горячую соленую воду…– небрежное спокойствие ее тона шокировало Хансарда больше самих слов.– Вы хотите размазать меня по себе, как крем по пирожному. Итак, любите вы меня хоть чуточку?
–Понятия не имею.
Она кивнула, затем медленно проговорила:
–Да. И я тоже. Хотите все равно?
–Конечно,– ответил Хансард.– Но просто назло, давайте не будем. Мы бросим монетку, кому спать на диване.
Он выиграл, предложил все равно уступить ей кровать, но она отказалась. Они выключили свет. Фонари на парковке сразу за окнами озаряли номер слабым оранжевым сиянием.
–Эллен,– сказал Хансард в полутьме.
–Да, Николас.
–Я подозревал, что чертова пьеса важнее, чем мне сказали. Теперь я в этом уверен.
–О чем вы?
–У меня был друг,– медленно проговорил Хансард.– Исследователь Марло. И он умер.
–Да.
–После того как он умер, я… это довольно сложная история.
–Я слушаю.
Он попытался объяснить, не называя имен, но, разумеется, фамилия «Беренсон» прозвучала.
–Понимаете, я лгал себе. Притворялся, что делаю это, чтобы забыть Аллана. А на самом деле я пытался… найти связь, если она есть. Теперь я должен довести это до конца… Вряд ли вы понимаете.
