Мы с Арнольдом одновременно выпрямили спины. Только час назад мы наблюдали за свиданием Ламберта с Рене, которое прошло весьма эмоционально с обеих сторон, а уже сейчас наш преступник отказывается от адвокатской защиты. Значит, непоколебимость Рене и страх потерять её окончательно всё же возымели на этого подонка действие.
Джексон развернулся и уже выходил из кабинета, а я, вновь сократив расстояние между мной и Ридом, причём до ещё большего минимума, заглянула в самые недры глаз своего напарника. Арнольд довольно ухмыльнулся:
–Интригует, да?
–Дело Ламберта твоё, но его хотела бы допросить я. Ты не против?– напряжённым тоном поинтересовалась я.
–Он весь твой.
***
Передо мной сидел идеальный преступник: четыре оплодотворения женщин без их согласия, две подмены младенцев, одна кража младенца и на протяжении тридцати пяти лет преступной деятельности ни одного повода для подозрений. Акушер-гинеколог, общественное доверие к которому по определению зашкаливает, ко всему прочему носил маску примерного семьянина, играющего роль любящего мужа и многодетного отца, и был охарактеризован своими знакомыми как самый положительный персонаж: всегда способный дать в долг, регулярно стригущий газон, здоровающийся при встречах на улице, состоящий в садоводческом клубе и выписывающий местную прессу. Он создал себе слишком идеальный образ. Особенно это было заметно из рассказов Рене, которых за два года дружбы с ней я наслушалась столько, что, кажется, почти смирилась с тем, что не просто мужчина, но в принципе человек может быть настолько образцовым. Но как его кричащая идеальность не показалась подозрительной окружающим его людям? Мне она не казалась подозрительной, так как я лишь слушала о ней со слов Рене и потому считала, что моя подруга просто склонна сильно преувеличивать плюсы своего мужа, но его коллеги, соседи, друзья и просто знакомые тоже в один голос твердили о том, что Стэнли Ламберт действительно идеален, а ведь все они регулярно общались с ним лично.
–Вы отказались от адвоката,– заняв место за столом напротив Ламберта, уверенно начала допрос я.– Что ж, буду говорить с Вами начистоту: ДНК-экспертиза по детям, рождённым Рене в браке с Вами и якобы от Вас, подтвердила отсутствие Вашей кровной связи с тремя из четырёх Ваших дочерей. И Вы, и Рене, и мы прекрасно понимаем, что Рене хранила супружескую верность в браке и не изменяла Вам с другими мужчинами. Я знаю о том, что немногим более часа назад Рене, пытаясь убедить Вас сознаться в своих злодеяния, выслушала от Вас весьма дерзкое предложение: Вы хотели, чтобы в суде Ваша жена дала показания, согласно которым она якобы знала о Ваших действиях и сама согласилась на искусственное оплодотворение. Попросить её оклеветать саму себя в суде, то есть просить её сказать, будто бы она изменяла Вам в браке, Вы не осмелились по двум простым причинам: во-первых, Вы всё ещё лелеете надежду не потерять своих дочерей и жену, а во-вторых, подобное заявление с лёгкостью оспорили бы биологические отцы детей, рождённых Рене. Ведь Вы понимаете, что мы призовём этих мужчин, как пострадавшие стороны, для дачи показаний в суде, а они, как Вам прекрасно известно, никогда прежде не видели Рене и в принципе до сих пор не догадывались о её существовании, и тем более о существовании рождённых ею от них детей. Вы просили свою жену лжесвидетельствовать на суде, хотя знаете, что подобные действия незаконны и наказуемы, но Вы не учли многих факторов. Что насчёт биологического материала, используемого Вами для оплодотворения своей жены и ещё одной женщины без ведома мужчин, являющихся владельцами этих материалов? И вся эта история с подменой младенцев в родильном отделении Роара. Лжесвидетельствование Рене в суде Вам бы точно не помогло и даже усугубило бы Ваше положение, а вот чистосердечное признание Вам действительно может помочь. Ещё раз предлагаю Вам воспользоваться моим предложением о сотрудничестве со следствием, пока у Вас ещё есть время до суда.
Завершив свою уверенную речь, я продолжала смотреть на Ламберта, упрямо сверлящего взглядом разделяющий нас стол. С момента его задержания прошло всего полтора дня, но, судя по его виду, этого времени ему более чем хватило для осознания того, что его персональное болото уже начало засасывать его на дно и теперь не отпустит его до тех пор, пока не поглотит с головой. Он выглядел подавлено, однако одновременно с этим я различала в его бегающих глазах нечто такое, что можно было бы определить как искру энтузиазма. Он как будто бы сожалел, что его словили, и одновременно желал насладиться минутами славы, по праву принадлежащими его персоне. Собственно, именно эти мои догадки в процессе допроса в итоге подтвердились.
Подождав несколько секунд и убедившись в том, что я не собираюсь говорить ещё что-либо, обвиняемый заговорил:
–За полгода до знакомства с Рене я узнал о своём диагнозе – бесплодие. Круглогодично работая по пять дней в неделю с беременными и рожающими женщинами я не мог не хотеть иметь собственного ребёнка. Рене лишь недавно исполнилось девятнадцать, когда она пришла ко мне на приём, мне было сорок, и я увидел в ней неопытную, наивную и совсем молодую девушку, которую мне в итоге не составило труда влюбить в себя. Когда мы начали спать вместе, я, под предлогом кольпоскопии, якобы необходимой для убеждения в её здоровье, оплодотворил её в первый раз. Она не знала, как проходит процедура кольпоскопии, так что я без проблем и лишних вопросов осуществил свой план, в процессе оградив ей обзор при помощи ширмы. Так была зачата Адела. После я повторил эту процедуру с Рене ещё дважды: спустя четыре года она родила Лекси, а ещё через три года появилась Каприс. Имея доступ к банку спермы, я тщательно выбирал отцов своим детям. Для Рене же каждая её беременность была неожиданностью: она думала, будто предохраняется, употребляя противозачаточные таблетки, но эти таблетки поставлял ей я, после каждой новой беременности якобы меняя для неё марку, которая нас будто бы в очередной раз подводила. Правда же заключалась в том, что вместо контрацептивов я скармливал ей “пустышки”. Она, принимая пустые таблетки, думала, что не беременеет благодаря их действию, но на самом деле она не беременела лишь потому, что я был бесплоден. Я же тем временем сам решал, когда ей пора рожать нового ребёнка. Поэтому я негативно отреагировал на новость о её четвёртой беременности – я решил, что она изменила мне.
Я непроизвольно вспомнила рассказ Рене о том, как её муж странно отстранился от неё во время её четвёртой беременности, и как с большей страстью стал относиться к ней после рождения их четвёртой дочери.
–Как только Сибил родилась, я сразу же сделал ДНК-тест на отцовство, даже не надеясь на то, что её отцом могу являться я. Но биологическим отцом малышки оказался именно я. Моему счастью не было предела: ястал настоящим отцом! В момент открытия истины я полюбил Рене так, как не любил до тех пор, хотя прежде считал, что сильнее любить женщину невозможно. Рене никогда не мечтала о большой семье и после первого ребёнка не хотела заводить ещё детей – она мечтала окончить университет и построить карьеру. Я же, видя бросаемые ею взгляды не в ту сторону, на словах всячески поддерживал её, а на деле продолжал оплодотворять её в те самые моменты, когда она уже была готова вырваться из семейной клетки. Мне повезло: Рене оказалась очень плодовитой женщиной, благодаря чему мне ни разу не приходилось повторять процедуру оплодотворения несколько раз – она всегда беременела с первого раза. Подобный процент положительного результата могут продемонстрировать далеко не все женщины. А моя женщина демонстрировала. И я любил её за это. И когда она родила мне Сибил, я решил, что впредь моя жена будет рожать только от меня, но от меня она больше так и не смогла забеременеть, а я больше не желал оплодотворять её яйцеклетку семенем другого мужчины. Но желание попробовать ещё хотя бы один раз проделать столь тонкий трюк продолжало нарастать во мне, и я уже был почти готов его осуществить, как вдруг случился несчастный случай с младшей сестрой Рене, Пенелопой. Пять лет назад Пенелопа разродилась мальчиком. Акушером, принимающим у неё роды, был я, и в процессе я допустил ошибку, которая впоследствии стоила Пенелопе здоровья. Именно из-за допущенной с моей стороны ошибки сестра Рене, Пенелопа Темплтон, больше никогда не сможет родить. Эта ситуация дала мне достаточно адреналина, чтобы я отвлёкся от идеи оплодотворения какой-нибудь женщины ещё на пять лет. Все последующие годы я подыскивал новую женщину для искусственного оплодотворения, желая подобрать на роль роженицы не случайную пациентку, а ту, которая повлияла бы хотя бы на что-нибудь.
