Несколько ударов сердца они сидели молча. Затем она сказала:
- Будет странно разделяться сейчас, особенно посреди этого лабиринта.
- Я согласен, но нет такого безрассудного плана, который Медраш не попробовал бы, если бы он вообразил, что Торм прошептал его ему на ухо.
Она усмехнулась.
- Там, в Джерад Тимаре, все говорят, что ты безрассудный и оттого беспомощный.
- Только когда дело доходит до разумных занятий, таких как выигрыш ставок и погоня за… ну, и других разумных занятий. В любом случае, я полагаю, что первая часть не самая неразумная, ведь у нас действительно может быть мало времени.
И в таком случае он, Медраш, Кхорин, Неллисс и Пракс выйдут из пещер на востоке, на Равнинах Пурпурной Пыли. Это был более короткий путь, чем идти назад. А уж когда они выйдут наружу, то ртутный дракон сможет перенести своих товарищей через горы. Если все пойдет по плану, то они доберутся до Небесного Анклава и, в конечном счете, до Тимантера быстрее, чем если пойдут назад.
- А вторая часть? - Спросил Бири.
- О, а это полное безумие.
Медраш понял, что заручиться активной помощью Высокого Имаскара - это отличная идея, но чтобы убедиться в том, что войны не будет, Медрашу нужно было сначала убедиться, что новости о союзе Высокого Имаскара и Джерад Тимара дошли до Чессенты, а уже после этого начинать переговоры. Он намеревался отправиться в путешествие с Перрой — или другим послом Тархана — как и раньше.
А все потому, что ему пришло в голову пришла мысль о том, что Чазар, которого его народ почитал как своего величайшего защитника, мог страдать от того же помутнения рассудка, которое поразило Платиновую Когорту и Пракса. И если это так, то, возможно, паладин мог бы разрешить конфликт между Чессентой и Тимантером, используя дар Торма, чтобы очистить его.
Баласар сомневался, что это сработает. Он по-прежнему придерживался традиционного убеждения драконорожденных, что единственный хороший дракон — это тот, чья голова висит на твоей стене. Но даже при этом он обратил внимание на рассказ Вишвы о разнице между металлическими и цветными драконами и на рассказ Кхорина о его единственной встрече с «живым Богом».
- Но ты же все равно поедешь с Медрашем. — Сказала Бири.
Баласар пожал плечами и пожалел об этом, потому что это тоже было больно.
- Кто-то должен. Капля рациональности в море безумных размышлений о воле Богов. И в любом случае, я вляпался во все это в самом начале. Поэтому должен дойти до конца.
Бири посмотрела на свои руки с несколькими кольцами, каждое из которых было либо эксцентричным, либо имело подчеркнуто утилитарный вид, что делало их скорее мистическими инструментами, чем украшениями.
- Да… ну… я разговаривал с Праксом, и он сказал, что если он донесет еще одного всадника до аванпоста, где мы оставили своих ездовых животных, это его не замедлит.
Баласар заколебался и подумал, как нелепо, что одна девица может так легко сбить с толку парня бойкого и достаточно умного, чтобы проникнуть в Платиновую Когорту и разоблачить Налу.
- Ты уже и так много сделала. - Сказал он.
Она вздохнула.
- Надеюсь, ты понимаешь, что не каждая женщина полезет за тобой в глотку лилового червя.
- И спасибо тебе за это. Я знаю, что обязан тебе жизнью.
Она покачала головой.
- Я не хочу, чтобы ты был что-то мне должен. Я просто хочу, чтобы я тебе нравилась.
- Ты и нравишься.
- Тогда почему такой отъявленный развратник вздрагивает, когда я ему улыбаюсь?
- Потому что я не просто заигрываю с тобой. Особенно если старейшины моего клана добьются своего. Или старейшины твоего клана.
- Значит, невыносима перспектива чего-то постоянного?
- Да. Нет, - он пытался найти слова, чтобы выразить свои чувства. - Я горжусь тем, что принадлежу к клану Даардендриен. Но в то же время, сколько я себя помню, мне казалось, что если я позволю ему, то он задушит меня. Все эти обязанности, традиции, ожидания… Я имею в виду, что некоторые из них хороши… Шучу, вообще нет. Но я с радостью сражусь с любым бандитом, великаном или змеем, на которых укажут старейшины. Но вот остальное…
- Душит.
- Да.
- Ну, это все хорошо, но я думаю, что ты был так занят защитой своей драгоценной независимости, что не заметил того, что происходит на самом деле. С тех пор, как я вылупилась из яйца, старейшины моего собственного клана стремились сделать меня как можно более «пригодной для замужества», и, как и большинство наших собратьев, они считают волшебников «эксцентричными». Думаешь, они поощряли мои занятия?
- Я полагаю, что нет.
- Ты прав! Я должна была бороться за это! А это делает нас с тобой родственными душами. Итак, ты знаешь, что в нашем браке не будет ничего уравновешенного и приличного. У нас был бы самый скандальный, возмутительный союз во всем Тимантере. Наши старейшины пожалеют о дне, когда мы встретились.
Баласар рассмеялся, но потом попытался сдержаться, чтобы не разбудить измученных воинов, храпевших всего в нескольких шагах от него.
- Хорошо сказано. – Тихо ответил он.
* * * * *
Бримстоун, наконец, приобрел то, что он считал подходящим инструментом для своего наблюдения - трапециевидный лист полированного обсидиана в серебряной оправе. Когда он смотрел в него и шептал слова заклинания, чернота стекала к краям камня, а в центре появлялись образы.
Сначала Ананта не решалась заглянуть в волшебное окно. Но, в конце концов, Бримстоун заметил, что она отстранилась, и предложил ей удовлетворить свое любопытство, если она сочтет нужным. Ананта не была уверена, отражало ли это доверие или он считал, что она не осмелится использовать против него то, что узнала.
В самом деле, она не стала бы и пытаться, но не из-за страха, хотя однажды Бримстоун уже победил её. А все потому, что Скалнедир, синий дракон, которому Ананта всем обязана, отдал Драковир Бримстоуну и приказал ей служить его новому хозяину так же самоотверженно, как и старому.
- Понятно. - Сказал вампир, когда изображение прояснилось.
С посохом в руке Ананта подошла к листу обсидиана, чтобы лучше видеть. Она была драконорожденной, с высоким, крепким телосложением, типичным для своего вида, но даже при этом на мгновение, стоя так близко к Бримстоуну с его темно-серой чешуей в красную крапинку и светящимися малиновыми глазами, она почувствовала себя мышью, которая подошла слишком близко к кошке.
Она подавила это чувство, сосредоточившись на людях в зеркале.
Они пировали в богатом зале, и, аккомпанируя себе на лютне, бард как раз заканчивал песню. Для ушей Ананты звук был далеким, жестяным, слова неразличимы, но она знала, что Бримстоун отчетливо все слышит.
