Стоило свернуть за угол массивного здания, как на ступенях собора я увидел женщину. Она стояла на коленях, сложив руки перед собой и склонив голову. Молится? Её голова была укрыта платком, худые плечи под тонким платьем зябко подрагивали. Живая? Ходячая? На вид не получалось разобрать, и я потянулся к ней «ловчей сетью».
—Чёрт!
Едва приблизившись к женщине, «сеть» вспыхнула синим пламенем.
—Ёшки-матрёшки!
С трудом, разрывая по живому, я отбросил прочь остатки эфирного плетения, прежде чем пламя добралось до меня.
—Константин Платонович!— у Сумарокова перехватило дыхание.— Это она! Она!
Женщина встала и повернулась к нам лицом. Она оказалась совсем молодой, девушкой лет двадцати, не больше. Даже бледная кожа и скорбно сжатый рот не могли испортить хорошенькое личико. А стоило ей поднять на меня взгляд, как мне захотелось перекреститься. Глаза незнакомки были залиты густой синью. Но не живой, как вода или небо, а мёртвой, будто синюшные губы покойника.
—Вы пришли,— голос у неё был надтреснутый, словно больной.
—Софья?
Она страшно зыркнула на меня и сорвалась на крик:
—Не называй меня так! Не называй! Я больше не она!
—А кто же ты,— мягко спросил Сумароков,— дитя?
—Дитя?— она хищно улыбнулась.— Ты ошибаешься. Я — Чума!
Сумароков закашлялся и профессорским тоном ответил:
—Кхм, прости, дитя, но формально, оспа не является чумой.
Девушка расхохоталась, запрокинув голову. Мне всегда было любопытно, как звучит «дьявольский смех», и теперь мой интерес был удовлетворен. Скажу честно, мне крайне не понравилось.
Закончив смеяться, Софья оскалилась почерневшими зубами.
—Я Чума, первый из всадников.
—Что?— Мы с Сумароковым переглянулись. Какой ещё всадник, что за чушь?
—Дурачьё! Тупицы! Я первый всадник Апокалипсиса.— Она снова разразилась смехом, а затем нараспев, подражая священнику, произнесла: — И вот, конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец.
—Откровение Иоанна Богослова,— шёпотом произнёс Сумароков,— глава шестая, стих второй. Да, это Чума.
Глава 7
— Полынь
Мне захотелось дать Сумарокову подзатыльник и заорать в ухо: какая чума, дядя, какое откровение? Ты что городишь, Василий?! Какой, в болото, апокалипсис? Не может этого быть!
—Да, я первый всадник — Чума.
Софья развела руки в стороны, запрокинула голову и закричала:
—Этот мир погряз во грехе! Нет больше чистых душ, нет праведников, нет любви!
Её голос грохотал над площадью перед собором, давя на плечи ладонью великана. Я смотрел, морщился и не верил во всю эту мистику, хотя и выглядела она до ужаса правдоподобно. Вот бледная девица, опутанная жуткими потоками эфира, вот вороньё кружит над ней, небо затягивают зловещие чёрные тучи. Страшно, а червячок сомнений всё равно грызёт изнутри.
—Все виновны! Уничтожить мир! Бросить его в огонь! На суд Божий всех искусителей! Разрушить! До основания! В труху!
Сумароков сжался, закрыв лицо руками. Седой майор, с расширенными от ужаса глазами, крестился не переставая. Часть солдат бросилась наутёк, а оставшиеся упали на колени и что-то бормотали, зажмурив глаза. Только я не успел поддаться панике и всеобщему страху. Не верю!
—Все лягут, как колосья под серпом гнева!
Я поморщился и потянулся рукой к шее. Когда требуется перекричать кого-то, нет ничего лучше Знаков воздуха и силы в связке «южный мост». Рисуют её прямо на горле, пальцем. Завтра я буду расплачиваться — хрипеть и разговаривать только шёпотом, но сегодня смогу переорать свихнувшуюся одержимую.
—Сударыня!— Мой голос звучал громче её завываний, и Софье пришлось замолчать.— Сударыня, у меня есть вопросы! Соблаговолите ответить, будьте так любезны!
Софья уставилась на меня выпученными глазами. Теперь главное — перебить её давление и взять ситуацию под контроль.
—Сударыня, если вы первый всадник, то где остальные?
Опешив, она несколько раз моргнула. Перевела взгляд с меня на Сумарокова, на майора, на солдат, затем снова на меня.
—Ну? Где другие всадники? Не самозванка ли вы, Софья?
От моего издевательского тона девушка вспыхнула. Даже румянец на бледных щеках появился.
—Здесь! Здесь остальные!
Она мазнула взглядом по моим спутникам, остановилась на майоре и ткнула в него пальцем.
—Ты второй! Имя тебе — Война. И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нём дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.
Майор отшатнулся и схватился за сердце.
—Я не…
—Ты убивал. Много убивал! Мужчин, женщин, детей!
—Я не хотел…
—Хотел! Ты Война, и ты знаешь это. Третий!— палец Софьи указал на Сумарокова.— Ты третий всадник. Голод!
—Позвольте,— Сумароков встрепенулся, выйдя из оцепенения,— при чём здесь я? И почему Голод?
—Ты знаешь почему. Это ведь ты уморил их до смерти. Я знаю, что это ты сделал!
Археолог спал с лица.
—Неправда,— забормотал он,— это была случайность. Трагическое стечение обстоятельств. Если бы…
—Голод,— ухмыльнулась Софья,— я всё знаю, ты сделал это специально.
Старик обмяк и начал валиться навзничь. Я успел подхватить его под руку и усадил на снег. Дьявольская девка! Всю команду вывела из игры одними разговорами. Надо немедленно разбираться с ней, или она действительно соберёт себе «всадников».
Я выпрямился, вздрючивая Анубиса. Давай, дружок, мне нужна вся твоя мощь.
—Смерть,— улыбнулась Софья, глядя мне в глаза,— ты последний всадник. И вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним.
—Сударыня, не советую шутить со смертью, она этого не любит.
—Ты — Смерть!
У меня в голове вспыхнуло прозрение. Я вспомнил, что она такое! Вспомнил! И знаю, как надо действовать,— сбить её уверенность. Чтобы она засомневалась, отпустила потоки эфира, и тогда…
—Ошибаетесь, милочка. Я всего лишь скромный некромант. А вы, кстати, поторопились. Рано для всадников, моя дорогая, не пришёл срок для них.
—Ты лжёшь! Смерть всегда лжёт!
—Смерть говорит только правду. Слышала, что мёртвые никогда не лгут?
Она отступила на шаг.
—Я не верю тебе.
—Не пришёл еще срок для всадников. Ибо,— я усилил голос,— не упала ещё звезда Полынь, и не стали воды горьки!
—А…
