Наверное, она и вправду плохая дочь, говорила себе Инна. Ведь это ненормально не любить мать. Это противоестественно. Но, думая о матери, она испытывала единственное желание – не видеть ее, не слышать, не встречаться. Может, это всё временно и потом пройдет. Но сейчас Инна не могла себя заставить даже просто поговорить с ней. Да и не вовремя мать названивала – ей с Митей бы совладать.
После обеда пришел Никита. Митя, все еще зареванный, кинулся к нему на шею.
– Папочка, ты пришел! Ты вернулся! Я тебя больше всех на свете люблю.
Обида ее кольнула, конечно, но Инна тут же себя одернула: нашла повод для ревности! Ребенок ведь просто в раздрае.
Потом Никита с Митей о чем-то долго разговаривали в детской. И после этого ужинали все вместе. И Митя ел, молча, с грустным лицом, но все же больше не заикался про свою голодовку.
Инна опасалась, что, когда Никита уйдет, Митя снова начнет капризничать. Но нет, день закончился спокойно. А перед сном Митя даже подошел и обнял ее. Инне очень хотелось расспросить, что такого ему сказал папа, но было как-то неловко. Даже стыдно. Наверное, потому что ей самой это ее любопытство напоминало попытку подслушать, подсмотреть чужой секрет.
Было уже около десяти вечера, когда в дверь позвонили. Оказалось, это Алла Арнольдовна. Инна ожидала, что та начнет сыпать упреками, мол, она столько раз звонила, а дочь даже ответить не удосужилась. Поэтому сразу решила пресечь на корню этот разговор:
– Мама, если ты пришла ругаться, то можешь даже не начинать. Я не стану больше слушать твои претензии. И вообще уже поздно. Я только что уложила детей, они могут проснуться…
Но мать вдруг выпалила:
– Твой отец меня бросил.
И тут же зажмурилась и затряслась в беззвучном плаче.
Инна усадила мать в гостиной в кресло, налила ей воды, добавив дюжину капель, которыми сама недавно глушила свою истерику.
– На вот, выпей. Успокойся. Посиди немного. Я проверю Митю с Машей и поговорим.
Дети, к счастью, не проснулись. Она затворила дверь в их комнату плотнее и вернулась в гостиную. Мать уже не плакала, но выглядела совершенно потерянной. Даже непривычно было такой ее видеть. И жалко, конечно.
– Что случилось, мам?
– Твой отец оказался мерзавцем, – скорбно произнесла Алла Арнольдовна. – Кто бы мог подумать, а! Представляешь, завел себе интрижку в этом своем институте. И сегодня заявил мне, что уходит к ней.
Новость, конечно, ошарашила Инну. И неизвестно, что больше ее поразило: то, что отец, которого, казалось, кроме науки ничто не интересовало, завел на стороне роман. Или то, что он осмелился уйти от матери. Он ведь боялся ее панически. В рот смотрел и с каждым словом соглашался.
Даже когда мать выгнала Инну из дома, отец смолчал – не посмел перечить. Спрятался в своем кабинете. Потом, правда, как-то раз приехал в их университет, нашел ее, пытался сунуть конверт с деньгами. Но тоже как-то трусливо. Озирался и бормотал: «Только чтобы мама не узнала».
Инна конверт не взяла. Заявила, что ее муж обеспечивает. И не удержалась, добавила: «Ты, папа, не приезжай больше. А то вдруг мама действительно узнает».
Отец так и сделал – больше не приезжал. А потом выяснилось, что приехать тогда его и то надоумила Зина. И вспоминая сейчас, как он тогда чуть не трясся, воровато протягивая ей дурацкий конверт, Инна не могла представить, что он отважился на такое.
– Ну ничего, ничего, приползет еще как миленький. Но только я его не пущу! Подам на развод и без штанов его оставлю. По миру он у меня пойдет, старый кобель. Все его книжонки и писульки, всё выброшу, всё сожгу! Посмотрим, как долго его будет любить эта его шлюшка. Узнаю, кто такая… все связи подниму… покажу ей, как на чужое разевать рот. Она у меня горько пожалеет…
Мать успокоилась не скоро и уехала уже за полночь. А уходя, вдруг обняла Инну, чего сроду не случалось, и жалобно всхлипнула:
– Вот, доча, остались мы с тобой одни. Но ничего… как-нибудь справимся…
* * *
На другой день Никита снова пришел к обеду. Инна как раз приготовила любимое Митино блюдо – запекла в духовке курицу. И Никиту пригласила к столу. Но он отказался. Пока они ели – ждал на балконе. Митя и не поел толком, сидел как на иголках и быстро сбежал из-за стола. А через пару минут они ушли.
Только вечером Инна узнала от Мити, что папа возил его в парк на аттракционы. И от Мити же узнала, что Никита уже уволился и работает теперь в другом месте.
– Где? Кем? – живо заинтересовалась она.
– Не помню, – отмахнулся Митя. Ему про работу было скучно, зато он взахлеб рассказывал про карусели и комнату с кривыми зеркалами.
Позже она сама спросила у Дементьева. Как раз представился удобный момент: Никита получил расчет с прежней работы вместе с отпускными и перевел ей неожиданно приличную сумму.
– Так много… Ты себе хоть что-то оставил?
– Да, – кивнул он.
– Митя сказал, что ты теперь в другом месте работаешь.
Опять только кивок.
– А где?
– В «Норд-Весте».
– И как там? Тебе нравится?
– Нормально, – пожал он плечами, глядя то в сторону, то поверх ее головы, лишь бы не на нее.
В другие дни было так же. У Инны прямо возникло ощущение дежавю. О чем бы она его ни спрашивала, отвечал он неохотно и односложно. Говорил с ней чуть ли не через силу, избегал встречаться взглядом. От чая неизменно отказывался. Даже на ее новость о разводе родителей почти никак не отреагировал.
Приходил Никита почти каждый день, но совсем ненадолго. Брал детей на прогулку, через полтора-два часа возвращал и сразу уходил.
Однако теперь она понимала, почему он так. Это были вовсе не холодность и равнодушие с его стороны. Просто он вот так воспринял ее слова, что вместе им не быть, и как-то пытается с этим ужиться, не травя душу ни себе, ни ей.
Только это все равно тяжело. Иногда ей даже казалось, что они оба играют роль – притворяются, что больше не любят друг друга. Но играют фальшиво. Буквально вымучивают из себя правильные слова и подобающую мимику. А внутри всё протестует, болит, рвется.
