В себя пришла только, когда Митя обмочил штаны. Этот момент ее словно отрезвил. Даже на какой-то миг стало стыдно. Она поклялась себе, что больше не будет его цеплять, не будет придираться. В начале же года как-то терпела. Ну и испугалась, конечно, что мальчишка расскажет все родителям, будет скандал. Все-таки палку она перегнула. Особенно когда делала вид, что не замечает, как он тряс рукой и просил выйти.
Но почему-то Митя никому ничего не сказал. Потому что Никита, хоть и говорил с ней потом, но явно не знал о том, что на самом деле произошло.
Однако на следующий день Митя не пришел на уроки. И еще два дня затем прогулял. Оксана позвонила Инне и морально была готова к любым претензиям с ее стороны. Придумала для себя какие-то отговорки. Но встреча вышла неожиданной.
Она не первый раз вызывала родителей для бесед, но каждая мать старалась так или иначе выгородить своего ребенка. Даже отпетого хулигана. А то и откровенно нападала с заявлениями: «Вы – школа, вы и воспитывайте!». Инна же выслушала ее с ледяным лицом. Не задала ни единого вопроса, не сказала ни слова в защиту сына. Лишь кивнула, мол, ясно, и стрельнула недобрым взглядом в Митю, который сидел за партой и тут же съежился в комочек. Посмотрел на свою мать затравленно. Даже ей, Оксане, сделалось не по себе. Потом они ушли.
– Видела? Кого-то, похоже, сегодня ждет ремень, – хмыкнула директриса, которая тоже присутствовала в кабинете. – Мне даже жалко мальчонку стало.
Оксана кивнула, хотя жалости к ее сыну не чувствовала. Зато испытывала почти ненависть к самой Инне.
«Какая она мать! – негодовала про себя Оксана. – Она всё получила от жизни, о чем я и мечтать не смела. Любовь, семью, детей. Получила просто так. И ничего этого она не заслуживает. Злобная высокомерная стерва, которая никого, кроме себя, не любит!».
Митю Оксана старалась больше не трогать, сдерживая в себе глухую злость. Может, и ни к нему, а к Инне, ко всей этой несправедливой ситуации. Но и сам мальчишка раздражал ее безмерно, как живое напоминание всего, чего лишила ее судьба и щедро даровала этой надменной стерве.
Только вот злость эта копилась и разъедала внутренности как яд.
Весной начались боли. До этого просто мучила сильная слабость, сухость во рту, одышка.
Первый раз это случилось ночью – во сне вдруг пронзило как молнией. Прошило все тело острыми иглами, так что потом Оксана, истекая холодным потом, не могла ни охнуть ни вздохнуть.
Наутро записалась к своему угрюмому врачу. Сдала очередные анализы, сделала снимки. И почти каждые три-четыре часа заглатывала горстями обезболивающее. На следующий день поехала вечером за результатами. Зашла в кабинет и только взглянула на врача, как сразу поняла – дело плохо. Даже он, вечно мрачный и недовольный, смотрел на нее не так, как обычно.
– Мало мне осталось, да? – спросила Оксана.
– Болезнь развивается быстрее, чем мы думали… – отвел глаза врач.
Оксана с трудом сглотнула ком.
– До лета хоть дотяну?
Он не ответил, лишь взглянул с плохо скрываемой жалостью.
– Я выпишу рецепт… в нашей аптеке на первом этаже сможете брать препараты. У вас есть кто-нибудь, кто будет за вами ухаживать?
Она задумалась, потом кивнула:
– Да, мама.
Выйдя из больницы, Оксана села в машину. Всю трясло, веки горели, горло сжимал спазм, но плакать не получалось. Ни слезинки не смогла выдавить. Постояв немного в каком-то дворе, она поехала домой. И тут увидела Митю. Мальчик сиротливо стоял под аркой, жался к стене и с тоской смотрел куда-то вдаль.
Видимо, до сих пор мать свою ждет, которая и не торопится, догадалась Оксана. И её скрутило от удушающей ненависти.
глава 32
Внезапно накатившая волна глухой ярости затмила все: рассудок, самоконтроль. Наслоилась на горечь и отчаяние, полыхнуло где-то в подреберье, и сдерживать себя Оксана уже не смогла. Можно, нельзя, нормально, ненормально, что потом будет – всё размылось под напором этого чувства.
Копившиеся так долго раздражение и неприязнь к ней, к Инне Дементьевой, в одну секунду трансформировались во всепоглощающую ненависть, которая как дикий зверь вырвалась вдруг наружу.
Стерва, холодная заносчивая дрянь, которая не ценит то, что имеет. Обласканная жизнью эта Инна смотрит на всех, как на низший сорт. И ведет себя так же.
На родительских собраниях мамы всегда окружают Оксану, расспрашивают про своих детей. Да и в другое время подходят, вопросы задают, благодарят, поздравляют с праздниками, на чаепития приносят свою выпечку, украшают кабинет и вообще всячески интересуются жизнью класса. И только Инна Дементьева никогда не снизойдет до этой «возни».
Однажды, еще в самом начале года, мама одной девочки из родительского комитета обратилась к Инне с пустяковой просьбой. Попросила по-человечески, а не то что «вот вам задание – делайте», нет. Она была предельно вежлива и доброжелательна:
-- Инна Андреевна, мы тут зашиваемся ко дню здоровья. Рук просто не хватает! А хочется же, чтобы у наших деток все прошло как надо: и соревнования, и пикник, и вручение призов. Не поможете ли вы нам завтра?
-- Нет, -- ответила Инна в своей манере и не удосужилась ни извиниться, ни объясниться. Просто сказала «нет» и ушла с непроницаемой миной, оставив мам из родительского комитета в полной растерянности.
На утренниках и прочих мероприятиях Инна никогда ни с кем не общалась. Стояла в стороне с таким видом, что на кривой козе не подъедешь. Другие родители смотрели, как детки поют, танцуют или читают стихи, обсуждали их между собой с гордостью и радостью, аплодировали, снимали на камеры. Все. Но не Инна. Она, если и смотрела куда, то только на часы.
Ладно, на класс ей плевать, но ведь и к делам сына особого интереса она не проявляла. Никогда не помогала ему с творческими домашними заданиями. Другие ученики приносили просто шикарные поделки. И Оксана Викторовна изображала восхищение, нахваливала, будто не понимала, что над поделкой потрудились родители.
Митя же вечно как бедный родственник. Или сделает кривое, несуразное нечто и потом стесняется. Или вообще явится с пустыми руками, буркнув:
