А тут вдруг подумалось: ничего, и без мужа можно родить. Для себя. Теперь вот и крыша над головой есть.
Эта мысль засела в ней крепко, и в конце концов Оксана обратилась в специализированную клинику, где имелся и собственный банк донорской спермы. Стоило всё это дело недешево, но Оксана готова была взять кредит, если понадобится. Теперь, думала она, ничто не заставит её отступиться.
Воодушевленная, она бегала, сдавала все необходимые анализы. Тем временем начался учебный год, ей дали новых первоклашек. Глядя на них, совсем маленьких, шумных, капризных, растерянных, она мечтала, что и у нее скоро появится свой малыш. Оксана уже и сроки примерные прикинула. Если всё пойдет как надо – к лету она станет мамой.
Фамилия Дементьев ее, конечно, сразу резанула. Всколыхнула прежнюю боль. Еще когда смотрела списки. А потом увидела и Инну, и даже Никиту, когда после уроков выводила своих первоклашек в школьный вестибюль, где их уже поджидали родители. Она занервничала, едва справилась с собой.
Значит, они все-таки поженились, подумалось с горечью. И даже сына родили. Здорового. Это просто какая-то злая насмешка судьбы. Из стольких школ их сын пошел учиться именно в эту и попал именно в ее класс.
Но тогда она все же отмахнулась. С трудом, но на какое-то время заставила себя не думать, не вспоминать, не травить душу. Зачем? Особенно теперь, когда она сама готовится к материнству.
Однако видеть Митю помимо воли было неприятно. Поначалу она еще как-то старалась, худо-бедно заглушала это раздражение. Твердила сама себе: мальчик ни при чем. Он всего лишь ребенок. Но всё навязчивее и мучительнее становилась мысль, что вот он, Митя этот, живет и радуется жизни, тогда как ее младенец...
На родительское собрание пришла Инна. Извинилась за опоздание, но даже и эти извинения произнесла как-то свысока. И добавила:
– У нас недавно родился второй ребенок. Дочка. Не с кем было оставить, а муж только что с работы пришел.
– Поздравляю, – выдавила на автомате Оксана.
Инна ее не узнала, хотя тут ничего удивительного. Они виделись мельком и давно. Да и такая надменная, она вряд ли вообще обратила внимание на какую-то Мышку. Она и сейчас взирала на всех сверху вниз. Ну да и черт с ней.
Но и Никита Оксану не узнал. А точнее – просто не помнил. И это было почему-то очень обидно. У нее после него вся жизнь под откос. Она еле оправилась, буквально – еле выжила. А он даже не заметил ни ее существования, ни ее исчезновения…
За Митей чаще приезжал Никита. И несмотря на всё самовнушение, видеть его, даже издалека, было больно. Как будто она снова превратилась в ту прежнюю затравленную Мышку, как будто снова окунулась в пучину своих молчаливых страданий. Хотя нет, не в прежнюю. Тогда она сносила всё молча, смиренно и униженно. Как должное. Теперь же, когда старые обиды вскрылись, внутри с каждым днем зрело нечто злое, жгучее, очень похожее на ненависть. К ней, к нему, к их сыну.
И тем отчаяннее цеплялась она за свою мечту, которая скоро может стать долгожданной реальностью. Это помогало держать себя в руках, когда Митя маячил у нее перед глазами, заливисто смеялся с другими мальчишками, хвастался им о том, какой у него чудесный папа.
А потом Оксану пригласили в клинику и сообщили, что она больна, разом перечеркнув все её мечты, все планы, все надежды.
глава 31
Диагноз прозвучал как приговор, хотя врач, уже в другой клинике, пытался ее обнадежить. Будем бороться, говорил он. Главное – начать лечение вовремя. Утверждал, что в мировой практике бывали случаи и полного выздоровления, хоть и процент их ничтожен.
Но почему-то чем больше он уверял, что положительный исход возможен, тем отчетливее она понимала – скорее всего, это конец. Медленный и мучительный. Да и расписанный врачом курс лечения тянул на какую-то совершенно астрономическую сумму.
Ладно бы, если б не зря. Она бы залезла в кредиты, продала бы всё, что можно. Но врач сказал:
– Пока начнем с этого. А дальше посмотрим на результаты и, если надо, скорректируем…
Поначалу было очень страшно. Хотя тогда еще оставались сомнения. К тому же болей и вообще каких-либо изменений она еще не чувствовала, если не считать утомляемости и раздражительности. Но это ведь вполне могло быть и по другой причине: авитаминоз, осень, банальная хроническая усталость. Она даже позволила себе нелепую надежду: а вдруг там ошиблись? Перепутали анализы или что-нибудь еще? А вдруг из нее просто хотят выкачать денег побольше? Она такое видела в кино. Сомнительно, конечно, но чем черт не шутит.
Оксана обратилась в другую больницу, прошла обследование, но диагноз подтвердился.
Здесь врач был грубоватый, угрюмый, какой-то уставший от жизни, от своих пациентов, от их болячек и страданий. Потому, наверное, и церемониться с ней не стал. На ее вопрос, какие прогнозы, сказал в лоб, как выстрелил:
– Ну какие могут быть прогнозы? Говорю же – тут только паллиативная терапия. То есть по мере нарастания симптомов будем их… купировать… ослаблять. Но лечение… – он пожал плечами. – Не в вашем случае. Разве что экспериментальные какие-то программы, если у вас есть лишние деньги, но все равно у нас такого нет. Надо связываться с профильными клиниками в Германии или Израиле. Да и там какие шансы? Просто надежда на авось…
Тогда она сорвалась впервые. Не справилась с собой. Может, стоило просто уволиться. Но как представила, что останется один на один с болезнью и ожиданием смерти… За работой хоть забывалась на время.
Да и директриса на ее заход издалека, что, возможно, она скоро уволится, сразу вцепилась в нее мертвой хваткой:
– Оксана Викторовна! Оксаночка! Ты меня без ножа режешь! Я вон недоучек вынуждена принимать, учителей совсем не хватает. А ты собралась уйти! Посреди первой четверти! Где ж я тебе замену сейчас возьму? Ну, доведи хотя бы до конца года. Не добивай! Я же всегда шла тебе навстречу. И детки тебя так любят…
Оксана уступила, решив, что пока может – будет работать. Но о болезни своей никому говорить не хотела, чтобы знали. Хватило ей уже в поселке перешептываний за спиной и жалостливых взглядов.
Только вот контролировать себя становилось все сложнее. Раздражение к их сыну прорывалось постоянно. Потом, дома, успокаивалась, внушала себе, что так нельзя. Нравится он ей или нет, но отыгрываться на ребенке – никуда не годится. Настраивалась. Но стоило наутро увидеть его снова в классе, и внутри всё закипало.
