– Я уйду отсюда вместе с мамой. Тебе ясно?
– Вот как заговорили женщины моего дома? Женщины моей фамилии. Хорошо. Поговорим иначе.
Он вынимает пистолет откуда-то и наставляет его то на меня, то на маму и мы обе хватаемся друг за друга.
– Дахи… прошу тебя не нужно, – со слезами умоляет она, а я натурально трясусь, потому что не готова терять жизнь свою, и мамину тоже.
– В чем дело? Не такая смелая?
– Папа…
– Папа? А ты имеешь право звать меня отцом? – орет как ненормальный и дверь с грохотом закрывается входная.
Мы все смотрим в ту сторону. Я вижу Карима, который избит, видимо, охраной. Пока отец тоже отвлекается, я делаю рывок в его сторону.
– Ах вы суки, – отрет и замечает меня, а после среагировав направляет пистолет в мою грудь, но мама вырывается вперед, а после звучит оглушительный выстрел…
Все расплывается, и я открываю глаза, лежа на кафельном полу… Я чувствую тяжесть. Я чувствую мокрую грудь и боль в голове.
Кто-то меня зовет. Но я все слышу будто под толщей воды, что проникла в уши. Может, и правда тону.
Приоткрываю на секунду глаза и вижу над собой лицо Карима.
Что-то говорю, но не понимаю что. Медленно моргаю и ощутив, что мне стало легче в грудной клетке, резко делаю вдох, сразу же закашливаясь и перевернувшись набок.
А когда приступ проходит, я вижу… вижу много крови, которая течет… из…
– Неееет, – громко и долго кричу, пытаясь встать и приблизиться к ней.
Мужчина меня перехватывает, но я отбиваюсь от его рук и скользя по густой крови, мараясь в ней все сильней ползу к ней.
– Мам… мамочка… мамуль прошу, вставай… Вставай любимая моя, прошу… Мамулечка моя… – слезы капают на ее закрытые глаза, и я стираю их… – Мам… Карим звоните в скорую скорее… Ее надо… надо…
Но она не реагирует, не смотрит на меня… не дышит…
– Карим, – кричу мужчине, который куда-то подевался, – ей надо помочь… Слышите?
– Самар, нам нужно уезжать, быстро, – говорит позади меня, а я злюсь.
– Что? Да как вы смеете. Я приказываю… Я умоляю, – срываюсь на новый поток слез и обнимаю ее, пытаясь вдыхать аромат кожи, запечатывая в себе его. Потому что уже знаю, что это в последний раз… последние наши объятия…
Так много не сказано мной. Так много того, чем я хотела с ней поделиться.
– Мам… Зачем ты так? Зачем так? Ну, посмотри же на меня, м?
– Самар, немедленно вставайте, нам нужно уезжать.
Смотрю на него, а он словно не понимает. Конечно, не понимает.
– Не хочу никуда. Тут останусь. Уходите. Нельзя оставлять ее одну.
Закрываю глаза и продолжаю гладить маму по голове, чуть завывая от боли, которая прорастает в груди.
Мне казалось, что черная дыра внутри меня огромна после предательства Давида, но сейчас ей действительно не было конца и края.
Такой бывает реальная пустота, которая не зарастает никогда.
Осматриваясь, нахожу отца, который тоже лежит не шевелясь.
– Ненавижу тебя. И она тебя ненавидела… Мы тебя обе презирали.
– Самар, я вынужден буду вас поднять на руки и унести отсюда. Такова воля вашей матери. Алия все подготовила для вас. Нам нужно спешить.
– Как это?
– Я объясню, но нам нужно ехать.
Киваю ему и обращаюсь к самой родной душе моей жизни.
– Прощай, мамулечка моя. Мне так жаль, слышишь? Я тебя люблю, мам… Сильно-сильно люблю, – целую напоследок ее в макушку и умирая рядом с ней, оставляя свое сердце и душу ухожу.
Давид
Пять ебаных часов полета.
Пять, сука, часов.
Мечусь по салону туда и обратно, не в силах сдержать гнев, ярость, дикий страх.
Ко мне не подходит никто. Потому что увижу на горизонте хоть чью-то рожу уебу и не спрошу ни слова. А потом не извинюсь.
Периодически смотрю на камеры, которые показывают одно и то же.
«Малышка моя… Я скоро буду дома», – мысленно прошу прощения у нее, что далеко, что не рядом. Суки сыграли круто, но я, когда буду отстреливать их языки, уши, яйца, буду блядским Моцартом. Они таких нот в жизни не слышали. Споют свою погребальную сонату.
– Это запись, Боря. Это, сука, запись с камер.
– Я так и думал.
– Артур не отвечает. Где он блядь там пропадает. Даже когда ебался, отвечал. Я их всех убью. Всех.
– Погоди, может, все не так, как ты думаешь. Точнее, может, не все там замешаны?
– Женя ответил, что там все тихо. Настя не ответила на звонок в доме. Охрана не подняла трубку. Что я, по-твоему, должен думать? Если бы ты остался в городе, ты бы мне тоже не ответил?
– Пошел ты, – отвечает, но глаз не отводит.
Ему не обидно за мои подозрения, а я уверен в нем даже больше, чем в других. С такими данными, что у него есть на меня, он бы только пальцем пошевелил и меня пизданули через секунду. Но он рядом.
– Пошел бы, да мы на высоте.
– Тогда сядь и выпей.
– Если я сделаю глоток, нам через полчаса придется прыгать с парашютом. Я разнесу самолет.
– Тогда я могу тебя вырубить.
– Лучше не стоит. Я на адреналине сейчас, сразу не отключусь, придется в ответ приложить тебе.
Он улыбается, а я реально опускаюсь в кресло и судорожно смотрю в облака, сквозь которые мы летим обратно и не знаю, чего мне ждать там внизу.
Я сейчас даже не могу думать о предателях, только о ней. Этих я уже мысленно закопал и нанял новых людей, а вот моя Самар…
Лучше бы они не тронули ее. Но если хотя бы волосок… Один волосок и всем пиздец будет.
Самолет заходит на посадку и, как только мы оказываемся на трапе, я перескакиваю через него, чтобы быстрей оказаться в машине.
– Боря, блядь, быстрей.
Он быстро опускается рядом, и я смотрю на Дарика.
– Напомни-ка мне, сколько лет ты со мной?
– Восемь.
– Ага. Сколько раз за эти года у тебя в голове мелькала мысль меня предать?
– Ни разу, – и точно сталь в голосе. Даже глаза не округлил.
– Отлично. Вот пусть так и будет дальше. Иначе я твой хребет вытащу через рот. И сомневаюсь, что тебе это понравится. Домой и побыстрей.
– Есть, босс.
Он трогается, и не ослушиваясь меня, довозит за сорок минут.
Выпрыгиваю еще на ходу и охуеваю.
– Не понял, – смотрю на изрешеченный пулями забор. Вхожу внутрь двора, кругом кровь и тела охраны. – Боря, посмотри кто тут, кто, а я в дом. Дар, за мной.
