Зачарованно смотрю на цифру «5» — этой мой этаж, там монтажная. Кабинет Эрика на девятом. Быстро нажимаю на «8» и выхожу из лифта. Это этаж другого канала. Бегу к лестнице и спускаюсь вниз. Надеюсь запутать следы, не хотелось бы попасться ему и вновь потерять работу.
Время до вечера тянется очень долго, при том что я постоянно жду, что к нам заглянет Эрик и все пойдет наперекосяк.
В конце рабочего дня, уставшая как морально, так и эмоционально, выхожу к лифту. Обычно в это время уже почти никого не остается в здании, только те, кто в ночную смену, а основной процент работников разъезжается по домам.
Поэтому медленно плетусь к лифту, сумка через плечо, волосы слегка в беспорядке. Не смотрю по сторонам и нажимаю кнопку вызова.
Он приезжает, почему-то почти полным. Но я все равно прохожу в него. Я так устала от сегодняшнего напряжения, что уже просто плевать. Если все должно вновь закончиться, то пусть. Каждый день ожидать так, как я это делала сегодня, — просто нереально. Я через неделю стану седой такими темпами.
Уставшая и выжатая, опустив голову, иду к выходу. Неожиданно меня окликает женский голос:
— Алина Елизарова?!
Замираю на миг. Это ещё кто?! Оборачиваюсь и вижу перед собой секретаря Эрика. Вернее, она была секретарем предыдущего шефа. Не факт, что Эрик ее оставил, с его-то характером.
— А я еще думаю: ты не ты. Привет, как дела?
«Были отлично, пока тебя не встретила», — мелькает мысль.
— Все хорошо, спасибо, — отвечаю ей. — Как сама?
— Да тоже норм. Ой, как ты ушла, у нас тут такие перестановки пошли… ну ты в курсе. Шеф направо и налево всех разогнал, набрал кучу профессионалов. Из Америки кризис-менеджера привез, и маркетолога известного. Хочет встать на первую кнопку или стать лучшим каналом, получить большинство ТЭФИ, поэтому развивает вовсю.
Усмехаюсь его идее. Чтобы его канал вещал под первой кнопкой, надо такие горы свернуть, не думаю, что хоть у кого-то это получится.
Ну а ТЭФИ… тут уж ничего не могу сказать, еще нет опыта работы над такими серьезными проектами.
Уже у дверей она дотрагивается до моей руки и, оглядываясь, полушепотом произносит:
— Кстати, шеф потребовал видео с камер наблюдения в день, когда уволил тебя с должности ведущей новостей. И, представляешь, — вновь оглядывается, — вызвал каждого мужчину, который с тобой разговаривал, и заставил признаться, что он тебе говорил. Всех, кто в этот момент был рядом, заставил рассказать, как свидетелей, что те слышали. Потому что по камерам видно, как от каждого, с кем ты говорила — убегала. И он решил узнать причину такого твоего поведения. Уж не знаю, удалось ли ему это, но все эти парни были уволены в тот же день.
— А еще он тогда на общем собрании сказал, что истинная причина твоего увольнения — твоя молодость, что осмысление событий приходит людям после тридцати лет, взгляд становится взрослым, а комментарии осознанными. И тогда те, кто вас слушает через свои экраны, вам верят, не придираясь к вашему возрасту и не оценивая вас. Вас слушают именно для того, чтобы поверить. И в головах у телезрителей не возникает мыслей о том, что у ведущей ещё молоко на губах не обсохло, что она ничего не понимает и не обладает достаточным опытом, чтобы нести подобную информацию в массы. Рассказ коллеги заставил меня всю дорогу домой думать об Эрике. Возможно, он внутри не так уж плох. Откровенно говоря, мое сердце дрогнуло после таких его рассуждений. А с пошлыми предложениями ко мне никто больше не подкатывал: скорее всего, боялись увольнения. Потихоньку инцидент забывается, и сейчас, анализируя все, что происходило в течение месяца, я понимаю, что мужчины на канале на меня больше не смотрят как на цель, легкую добычу. Все относятся нормально, уважительно и без пошлых намёков. Интересно, почему он так поступил? Возможно, понял, что перегнул палку? Загруженная мыслями, я иду домой от остановки. На улице уже темно, но район хороший, двор тем более, поэтому даже не оглядываюсь. — Так, значит, ты устроилась на телеканал, а не пошла к своему докторишке в клинику? — долетает мне со спины. Резко оборачиваюсь и созерцаю стоящего у своей машины Эрика. Странно, звуков торможения и парковки я не слышала. Он что, тут стоит и ждет? — Навел справки? — отвечаю с вызовом. — Не можешь успокоиться? Хочешь меня полностью раздавить? — кричу ему, встав в наступательную позицию. — И что теперь? Мне ждать звонка от работодателя с вестью об увольнении? Эрик отталкивается от машины и, держа в плену мой взгляд, надвигается на меня. Подходит близко, один резкий рывок — и я уже в кольце его рук. — И для чего мне это, интересно? Я в таком шоке, что даже не пытаюсь освободиться от его объятий. Стою и смотрю на бывшего шефа, желая понять его ответ. — Ты рядом, работаешь в одном здании со мной, мне не нужно бегать по городу в поисках тебя. И скажи теперь, для чего мне это надо? Увольнять тебя? — Но ты же уволил меня, дважды! — Пойми, мышонок, — касается моего носа пальцем, — эта работа была не для тебя. И вообще, мы уже дома, разве здесь должны обсуждаться такие вопросы? Пошли наверх, на улице прохладно, — и все это таким дружелюбным тоном, что я не в состоянии противиться и покорно иду вслед за ним в дом, в котором мы живем. Эрик берет меня за руку и ведет к лифту. Нажимает мой этаж, а после припирает к стенке и смотрит проникновенно в глаза. — Ты по мне скучала? Еле сдерживаюсь, чтобы не ответить положительно. — А я скучал, — легонько целует в губы, потом в нос, щеку, — скучал по твоим всхлипам, вздохам, по твоему чувственному телу, которое так отзывается на мои прикосновения. И даже сейчас я чувствую его отклик… — Через джинсы больно сжимает мою ягодицу. — Алина ты… — и, не договорив, впивается в мои губы своими. Поцелуй выходит долгим и таким страстным, что оторваться друг от друга не можем. И только когда воздуха стало катастрофически не хватать, мы отрываемся друг от друга, тяжело дыша. Эрик идет на меня, как охотник, он хочет продолжить, а я делаю шаг из лифта в коридор, неуверенная, что это хорошая идея. Он выходит за мной из лифта. — Я тебя не приглашаю, — на всякий случай хочу дать понять, что не так быстро. В прошлый раз взял меня прямо на пороге, а после на месяц пропал. И, не объяснившись, появился вдруг вновь передо мной. Да, я помню, что сама его избегала. Но разве, если бы он захотел, его бы это остановило? Значит, не хотел. — И я считаю неправильным то, что мы тогда делали и делаем сейчас. — Ты будешь моей, пока я этого хочу, — как хищник, учуявший добычу, надвигается на меня. — Не так быстро, ковбой, притормози. — А зачем? Я хочу и — о! сюрприз! — я получаю, — заявляет уверенно, с некой долей усмешки. Его голос с низкими нотками проходит волной по моему телу, будоража его. Офигеваю от его наглости и самонадеянности. — Тот раз ничего не значит, — говорю твердо, хоть сердце и предательски ноет, потому что для меня ох как много значит. Но я знаю, что для него я лишь временное развлечение, игрушка, которую он забудет, когда встретит другую симпатичную мордашку. — Согласен, не значит, — подтверждает он мои мысли. Его слова горьким комом застревают в области сердца. — Но будут следующие разы, и мы их обязательно как-нибудь обозначим, м? С чего начнем? Связывание или доведение до изнеможения, чтобы ты сама меня попросила? Заметь, я даю тебе право выбора, что со мной редко случается. Да, так и есть, уволил он меня, абсолютно не заботясь о моем душевном состоянии и без возможности восстановиться на работе. — Предпочту отказаться от вашего щедрого предложения, меня оно не интересует, — хочу закрыть перед его носом дверь, как он резким выпадом врывается в мою квартиру и уже сам ее прикрывает, за собой. — Ты забыла, я не принимаю отказов, — делает шаг ко мне и заключает в объятия, такие желанные для меня. — Пока я хочу, ты моя! И это не обсуждается. Мне хочется принадлежать ему, вот только временной отрезок, который он для этого отводит, не устраивает категорически. — И да, чтобы этого докторишку я возле тебя больше не видел. Неужели он меня ревнует к моему другу? Значит ли это, что у него тоже чувства ко мне? Но его следующие слова бетонной плитой давят все мои мечты о нас: — Я не привык делить свои игрушки ни с кем.
