– Я сказал – повтори! – сжав мой подбородок, Самойлов заставляет меня поднять голову и всё же посмотреть ему в глаза. В серые глаза, которые покрылись красной пеленой злости, опасности.
Продолжаю молчать, потому что не могу повторить. Не могу сказать ему это в лицо. Плакать хочется, под боком мамы спрятаться, как маленькой девочке.
– Каролина, когда это было? – не прекращает меня пытать.
Крикнуть хочу, чтобы отпустил, не спрашивал, не трогал меня, но горло словно сдавило колючей проволокой.
– Ты понимаешь, что я выясню это в любом случае? – спрашивает, изучая моё лицо, словно очень важный документ.
И ведь он не сомневается, не думает, что я наврала. Оно и естественно, ведь я не пришла к нему и не заявила сразу, что он со мной переспал. Марат услышал случайно, понимая, что я его не видела и не слышала.
– Ты… – начинает, но замолкает, лицо своё приближает, носом по моей щеке проводит, запах мой шумно вдыхает, заставляя и так ослабевшие ноги ещё больше дрожать. – Пахнешь как… как… – взглядом по моему лицу пробегается, брови свои густые хмурит.
Узнает. Вспомнит. Убьёт.
Чтобы не выдала его, не опозорила, чтобы никто не узнал.
– Васильки, – тихо проговаривает. – Те синие цветы, – задумчиво отводит взгляд. – А ну говори всё! – цедит сквозь зубы, до боли сжав мой подбородок.
– Вы не так поняли, – на грани слышимости открываю наконец рот.
– Да? – вопросительно брови выгибает и рот кривит, заскирпев зубами. – Самойлов никогда не узнает, что он со мной переспал, – повторяет мою фразу, и у меня, кажется, даже глаз дергаться начинает. – За идиота меня держишь, м? – рычит, словно бешеный зверь, ещё сильнее впиваясь пальцами в кожу, оставляя синяки.
– Я… я маму подменяла, на диван присела отдохнуть и заснула, а потом вы пришли… – дрожащим голосом проговариваю, едва держась на ногах.
– Что? – непонимающе на меня смотрит, сведя брови к переносице. – Маму подменяла… – говорит, явно пытаясь вспомнить.
Столько девушек было, что трудно меня вспомнить? Почему-то от этого факта в груди больно колет. Даже то, что он узнал обо всём, не так больно, как то, что я даже никак в его памяти не отпечаталась.
– Отпустите, мне больно, – немного придя в себя, я впиваюсь в его руку, пытаясь убрать её с моего лица.
– Замолчи! – рычит, к окну припечатывает и сверху нависает. – Значит, той эскортницей ты была.
– Что? Я не эскортница! – злобно произношу. – Как вы смеете? Я была невинна! – кричу, всё же заплакав от обиды.
– Невинна… – снова задумывается, отвернувшись, после чего резко отпускает меня и отходит на пару шагов, словно от прокажённой. – В свою комнату иди, – тихо приказывает, смотря куда-то в пустоту.
Глава 7
Марат
Август 1998
Когда отжал завод по производству алкоголя, не думал, что придётся столько пахать, что свалится такая ответственность. Но жажда денег большая, так что я второй месяц вникаю в документы и всю кухню этого бизнеса. Сложно, если признаться самому себе. Оно и понятно – никаких институтов я не заканчивал, только школу, и сразу по кривой дорожке. Начал с мелкого: колёса иномарок, потом склады с пацанами опустошали, и с каждым разом хотелось большего.
Сеня, друг мой с детства, положил глаз на автосервис в центре, и мы взялись за дело. Сейчас время такое, что особых усилий для этого не надо. Людей нашли, автоматами обзавелись, обчистив оружейный магазин, и зашли в здание сервиса как к себе домой. Работников на мушке держишь, пока двое заходят к главному, и он под дулом пистолета передаёт тебе бизнес. Ну а если не хочет, пристрелил на месте, и всё – ничего даже подписывать не надо. Просто и легко.
Ещё год назад нас никто не знал, мы были мелкими воришками, которых не замечают. А сегодня нас боятся, потому что мы не смотрим по сторонам, не знаем границ, и нам плевать на последствия. Что-то не понравилось – расстрел. Встал у нас на пути – лес, лопата, яма.
А по-другому никак, либо ты – либо тебя.
И мы идём по головам в буквальном смысле этого слова, лишь бы выжить, не прогнуться и не плясать под чью-то дудку. Родителей только жалко, точнее, мать. Как вижу, что плачет, умоляет не заниматься всем этим, так сердце разрывается. Но ещё немного, и я куплю ей огромный дом, машину с водителем дам, осыплю её золотом и драгоценностями. За всё, что она для меня сделала, за тяжёлые годы, когда она корячилась и днём, и ночью, чтобы я с голоду не сдох. Что одевала и обувала, воспитывала получше, чем отец, который свалил от нас.
От мыслей меня отрывают голоса за дверью моего кабинета, уже хватаюсь за рукоятку пистолета, и как только дверь распахивается, направляю ствол ко входу, но в помещение заходит Кузнец с Аксёном.
– Вашу мать! Я вас чуть не пристрелил! – рявкаю я и падаю обратно в кресло.
– Спокойно, Смольный, – посмеиваясь, поднимает руки вверх Кузнец.
Смотрю на своих друзей с прищуром, чуя неладное. У одного в руках бутылка армянского полупустая, у второго такая же, но полная, и глаза блестят у обоих.
– Десять утра, – смотрю на свои часы. – По какому поводу так накидались посреди недели?
– Смольный, – наклоняется Кузнец. – Повод охрененный! – заявляет и с грохотом ставит бутыль на стол.
Спешу убрать разбросанные бумаги, пока мужики мне их не испортили ещё до того, как я вникну в дела завода.
– Лучший за этот год, – поднимает указательный палец вверх Аксён и достаёт из комода три стакана.
– Рынок взяли? – вскидываю вопросительно брови.
– Хрен с ним, с рынком, возьмём в два счёта, – отмахивается Сеня и, схватив Аксёна за шею, треплет по макушке. – Наш богатырь отцом станет, – заявляет с нескрываемой радостью.
– Да ладно? – искренне улыбаюсь я. – Серьёзно? – встаю на ноги и подхожу к другу.
– Да, моя Катька беременна, – кивает, улыбка до ушей, глаза горят.
– Ах ты шустрый какой! – кричу на весь кабинет и, пожав другу руку, притягиваю к себе, обнимаю и по спине хлопаю. – Поздравляю!
– Так, всё! – влезает между нами Кузнец. – Пошли праздновать, я уже позвонил Спартанцу, он стол накроет, – сообщает Сеня.
– Только кабинет закрою, – говорю я, подходя к столу.
Собираю все бумаги со стола, кладу в сейф и на ключ закрываю. После чего выходим, человеку своему указания даю быть на месте, охранять и в случае чего меня набрать. А дальше мы бухаем до самого утра в ресторане Агафонова, он же Спартанец, потому что Леонидом зовут.
Мы вчетвером в одном дворе выросли, вместе начинали, никогда не предавали друг друга, и братьями до смерти будем. Но, оказывается, не все мою позицию разделяют, об этом я узнаю через пару лет. А пока мы братья, всегда вместе, будущее свое строим в разных сферах деятельности, возможности ведь есть, имя себе создаём, и плевать, какими путями. Нас должны знать, бояться и подчиняться. Мы идём по правильному пути.
